|
МАСКИ ДОЛОЙ! Пьеса в 3-х актах МОСКВА 1961-1962 гг. ДЕЙСТВУЮЩИЕЛИЦА
«Гости» в неизвестной квартире… пять человек. ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ – наши дни. МЕСТО ДЕЙСТВИЯ – Университетский город Российской Федерации. АКТ ПЕРВЫЙ КАРТИНА ПЕРВАЯ Квартира Корнея Кондратьевича Дронова… Большой кабинет. Две двери: - одна слева, другая в глубине. В противоположной стороне от письменного стола – круглый стол, на котором стоит вино, фрукты. Перед столом на мягких удобных креслах и кожаном диване расположились деловые друзья Корнея Дронова: - Заездина Варвара Филипповна, очаровательная пухленькая блондиночка, которая часто заразительно смеется и что к ней очень идет… Граве Михаил Рудольфович – здоровенный детина, щеголь с немигающими глазами и уверенными манерами… Афонин Сергей Сергеевич – глуховатый, щупленький, с большими растрепанными бровями и колючими глазками… Дронов Леонид – брат Корнея. И все эти люди смотрели на хозяина дома, который стоял с бокалом вина посреди кабинета. Открытое мужественное лицо, красивая проседь, сильная и еще стройная фигура… Словом, вот так выглядел Корней Дронов, когда зритель впервые увидит его. За дверью слева слышна приятная танцевальная музыка, смех и веселые восклицания молодежи… ДРОНОВ. – Но все-таки, где же сын?.. Где именинник?.. ЗАЕЗДИНА. – Но ты, Корней Кондратьевич, хоть примерно знаешь, куда он исчез? ДРОНОВ. – Он очень хотел пригласить одну девушку… ГРАВЕ. – Ах, вот оно что!.. А его невеста, которая сейчас здесь, знает об этом? ДРОНОВ. – Это моя жена считает Оксану его невестой, а он нет… И жена сердится, что я не воздействую на своего сына… Но мы с ней уже давно идем разными путями к счастью своих детей… и у нас, так сказать, разделены сферы влияния… АФОНИН. – Простите, не расслышал последнего слова… ЗАЕЗДИНА (громко на ухо). – «Сферы влияния»… АФОНИН. – Понятно. Дальше… ДРОНОВ. – Ее сфера влияния – наша дочь… моя сфера – сын… И я ему не только отец – я ему друг, товарищ… мы понимаем друг друга с полуслова, между нами нет никаких тайн… АФОНИН. – Это не может быть! ДРОНОВ. – А я заверяю вас в этом! АФОНИН. – А, по-моему, это даже не педагогично. Лично я очень осторожно разговариваю со своими детьми. ЗАЕЗДИНА (Афонину). – Боже, почему вы так кричите? АФОНИН. – Все глухие считают, что все остальные тоже глухие… (…Это вызвало смех и особенно заразительный у Заездиной.) ЗАЕЗДИНА. – А вы, оказывается, шутник, Сергей Сергеевич… АФОНИН. – А вы прелестно смеетесь… Так на чем мы остановились? ЗАЕЗДИНА. – А ты, Корней Кондратьевич, знаешь ту девушку… это новое увлечение твоего сына?.. Кто она, кто ее родители? ДРОНОВ. – Понятия не имею! АФОНИН. – Следовательно, все-таки какие-то секреты от вас у него есть? ДРОНОВ. – Я думаю, все же нет. Валерий просто не захотел раньше времени мне о ней говорить, пока не определит более верные отношения к ней. И я считаю это совершенно правильным. ГРАВЕ. – Я тоже так считаю. ДРОНОВ. – Но вчера он мне сказал: - «А вот завтра я покажу ее тебе, и твое впечатление о ней для меня будет очень важным»… ЗАЕЗДИНА. – Как интересно! Теперь хочется поскорее увидеть ее. ДРОНОВ. – И насколько я знаю своего сына, я верю, что он нашел что-то хорошее… Он с таким восхищением мне говорил о ней вчера… Он говорил о своем отношении к этой девушке так, что я даже не ожидал от него такое услышать… ведь он человек довольно сдержанный, он как-то весь в себе. Нынче он заканчивает университет, причем, все годы учился отлично. ЗАЕЗДИНА. – Вместо с тем настолько красив и обаятелен по-мужски, что если бы я была помоложе, я бы во что бы то ни стало женила его на себе. ДРОНОВ. – Ну, этот номер тебе бы уже не прошел! ЗАЕЗДИНА. – Вот это мне нравится! Это почему же? ДРОНОВ. – Если бы я был помоложе, я бы сам женился на тебе… (… эту реплику слышит, появившаяся в этот момент жена Дронова Зинаида Осиповна). ЖЕНА. – Что-оо?!.. Что ты сказал? (общий смех) Как я, твоя жена, должна это расценить? ДРОНОВ. – Вечно ты появляешься не во время! Только я было наметил развернуться некоторым неожиданным образом, а ты тут как тут… ЖЕНА. – Слушай, Корней, но где же Валерий? ДРОНОВ (пожимая плечами) – И даже не звонил. ЖЕНА. – Это уже становится просто неприличным… ЗАЕЗДИНА. – Но, Корней Кондратьевич только что рассказывал, что Валерий должен явиться с какой-то удивительно интересной девушкой… ЖЕНА. – Ах, уже сказал?! Но вот втолковать своему сыну, что неудобно, имея невесту, приглашать какую-то новую девушку, это он не сумел… А Оксана уже об этом узнала и сейчас сидит сама не своя… ДРОНОВ (показывая на Граве). – Вот сидит жених твоей дочери и пусть тебя лучше тревожит ее судьба… ЖЕНА. – А мне теперь за дочь беспокоиться нечего… ДРОНОВ (смеясь). – Вот когда Милий Рудольфович женится, вот тогда он поймет, какое ты сокровище для него приготовила… ЖЕНА. – Ну, знаешь?! ДРОНОВ. – Вот тебе и «знаешь!». Мне, например, известно, что после окончания десятилетки, и то с грехом пополам, она ни разу не поднималась с постели раньше того времени, когда во всех учреждениях, фабриках и заводах уже начинается обеденный перерыв… АФОНИН. – Простите, не расслышал последнего слова?.. ЗАЕЗДИНА (на ухо ему). – О-бе-денный перерыв! (и смеясь) Нет, я впервые слышу, чтобы отец так отзывался о своей дочери перед ее женихом… ДРОНОВ (улыбаясь). – Э, нет!.. Разница в годах у нас немалая, но я директор фабрики, и он директор фабрики… А быть сегодня директором предприятия всего в тридцать с небольшим лет, надо чтобы на плечах был не сарай, а настоящая голова… И я его за это уважаю. Но кроме того у меня с ним деловая дружба… Негодный товар я ему подсовывать не могу… И поэтому считаю его женитьбу на моей дочери ошибкой. …И эту реплику слышит, появившаяся в комнате, дочь Дронова – Лариса. ЛАРИСА. – Узнаю отца в своем репертуаре! ЖЕНА. – И знаешь, он сегодня в таком ударе, что превзошел даже себя. То, что раньше он говорил только в кругу нашей семьи, сегодня он уже не стесняется даже посторонних и кричит, что ты спишь до часу дня, что ты совершенно неподготовленное к жизни существо, что я тебя ничему не научила, что ты ничего не умеешь делать… ЛАРИСА (спокойно садится на валик дивана, рядом с Граве, который берет ее руку и целует). – А что, собственно, я должна уметь? ДРОНОВ. – Ну, скажем так… Должна жена уметь хотя бы вымыть полы? ЛАРИСА (спокойно). – Не убеждена… ДРОНОВ. – Вот потому моя дочь, дожив до двадцати лет, даже не знает с какой стороны подойти к ведру и взять тряпку… ЖЕНА. – Какая чепуха! Ведро круглое, к нему с любой стороны можно подойти! ЛАРИСА. – Вот именно! И разве муж не может вымыть полы? ДРОНОВ. – О, в этом я уверен… он такой, что на все руки мастер! Но твоя мать не разрешала тебе даже мыть посуду… ГРАВЕ. – Но у Ларисы такие красивые руки, и я даже благодарен Зинаиде Осиповне, что она не разрешала ей мыть посуду… ДРОНОВ. – Значит, помимо полов и посуду вы тоже будете мыть? ЛАРИСА. – А почему нет? ДРОНОВ. – Валяйте!.. Может быть и рожать вы будете за нее? ЛАРИСА. – А я никогда не буду рожать, - мы уже договорились. ДРОНОВ. – Ах, даже так?! Прелестно! Ну что ж, счастливого плавания! ЛАРИСА. – А теперь проверим, что ты добился, дорогой папаша? (и обращаясь к жениху) Граве! Вот после всех этих рекламаций вы может быть раздумаете брать этот «плохой товар»? ГРАВЕ. – Вы сошли с ума! Я не могу дождаться дня нашей свадьбы… ЖЕНА (мужу). – Ну, теперь успокоился? ДРОНОВ (улыбаясь). – Мое дело было предупредить… И свидетели есть… ЖЕНА. – А теперь обратимся к тому, чем ты так гордишься… Где же твое чадо? Где твой воспитанник… то есть твоя сфера? ЛАРИСА. – Оксана узнала все, и только что ушла. Гости в недоумении, а некоторые просто возмущены. ДРОНОВ. – Не волнуйтесь! Он никогда ничего не делает зря… ЖЕНА. – Я вижу, ты оправдываешь подобные поступки Валерия потому, что прежде чем жениться на мне, ты тоже набаламутил такое, что когда я узнала, у меня чуть ум за разум не зашел! ДРОНОВ (обнимая ее). – А чем бы я жил сейчас, если бы у меня не было таких чудесных воспоминаний?! ЖЕНА (нежно поглаживая его голову). – Старый дурак… старый дурак! ДРОНОВ (улыбаясь). – Ну уж не такой уж старый… и не совсем уж дурак! Вон, говорят, Чаплин последний раз женился, когда ему было 53 года… ЖЕНА (ласково). – Сравнил?.. Так то же Чаплин! За него и столетнего я бы вышла замуж! ДРОНОВ (смеясь). – Вот тебе двадцать копеек за такой ответ… ЖЕНА (пряча в карман). – Хоть не зря провела время… ДРОНОВ. – А теперь давайте к гостям… а мы здесь еще посидим… …и когда его жена и дочь вышли. ЗАЕЗДИНА. – Корней Кондратьевич, но неужели Бадьянов придет? ДРОНОВ. – Обещал твердо… (смотрит на часы.) Но вот что-то нет… ГРАВЕ. – А любопытно было бы взглянуть на Бадьянова вот в такой компании, вне его службы… Я слышал, что он ведет очень замкнутый образ жизни. ДРОНОВ. – Ну, а что же вы хотите? Человек занимает особое положение… член партии с большим стажем… во время войны был военным прокурором… ЗАЕЗДИНА. – А как же он стал начальником особой группы ревизоров? ДРОНОВ. – В конце войны, уже на Одере, он был тяжело ранен. Пришлось демобилизоваться. А затем его по партийной линии направили сюда… АФОНИН. – Понятно. Собственно, ведь в деятельности прокурора и начальника особой группы ревизоров – много общего… ГРАВЕ. – А как это удалось вам так близко сойтись, что он обещал даже придти на день рождения вашего сына… ДРОНОВ (улыбаясь). – Да очевидно потому, что я ненавижу дураков даже больше, чем бормашину и он тоже их ненавидит… Я очень люблю умных людей… и он, видимо, тоже их любит… Вот, собственно, по этой линии и нашлись у нас точки соприкосновения… А если к этому добавить, что я тоже был на войне, как и он… АФОНИН. – Однополчане, что ли? ДРОНОВ. – Нет, мы дрались на разных фронтах, но стоит нам только встретиться, мы тотчас же начинаем вспоминать войну… АФОНИН. – А мне не верится, что Бадьянов придет. Среди деловых людей о Бадьянове идет такая слава… Если ревизию той или иной фабрики или завода поручается вести особой группе ревизоров Бадьянова, так тому директору фабрики или завода, главному инженеру, начальнику снабжения и сбыта уже наверняка несдобровать! Тут уж заранее надо готовиться… сложить кое-что в узелок пожрать и надолго забыть, что есть на свете Сочи и Ялта… …Звонок в передней. ЗАЕЗДИНА. – А вот кто-то идет! АФОНИН. – Только не он! В дверях жена и торопливо: ЖЕНА. – Антон Илларионович! ДРОНОВ (вскакивая). – А вы говорили?!.. (и вышел из комнаты) АФОНИН. – Скажи пожалуйста! Не ожидал-с!.. ЗАЕЗДИНА. – А в самом деле, почему Бадьянову не придти сюда?! Корней Кондратьевич тоже не малого стоит! Это орел! АФОНИН. – Простите, не понял последнего слова?.. ГРАВЕ (на ухо, громко). – О-о-рел! ЗАЕЗДИНА (с другой стороны). – Ольга, Роман, Ерунда, Ландыш! АФОНИН. – Корней? ЗАЕЗДИНА. – Ну, слава богу! АФОНИН. – О, да!.. У Корнея хватка железная! ЗАЕЗДИНА. – Если бы ему дать возможность, то такой руководитель дошел бы до коммунизма не через двадцать лет, а на половину раньше… АФОНИН (с непонятным оттенком). – Совершенно верно!.. Но, разумеется, только в том случае, если на дороге его не задержит милиционер… (смех). Но на первом месте в нашем областном деловом кругу, я считаю все же Талалаева… ЗАЕЗДИНА. – Я даже не слышала такой фамилии… АФОНИН. – Н-ннуу! Это зональная умница! ЗАЕЗДИНА. – Как это понять – «зональная умница»? АФОНИН. – Как вам известно, вся наша страна, помимо административного деления, имеет еще более крупное деление, так называемые зоны… Так вот, хотя этот человек не живет в нашем городе, по нашей зоне мы считаем его таким умницей, что даже называем его «Архимедом»… ЗАЕЗДИНА. – Что вы говорите?! А чем занимается этот Архимед? АФОНИН. – Это вам ничего не скажет… ЗАЕЗДИНА. – Ну, а все-таки?.. АФОНИН. – Ну, а если бы я сказал, что он всего лишь заведующий областной базой утильсырья, как бы вы отнеслись к этому? ЗАЕЗДИНА. – Фу!.. (и со смехом.) Это среди вонючих тряпок, рваных сапог, жестянок… и Архимед?! АФОНИН. – Ну, отсмеялись?.. Так теперь слушайте! Вот если бы эту «фу!» жил бы, скажем, в Америке, то губернатором Нью-Йорка был бы уже не Рокфеллер, а наверняка бы вот это «Фу!» …Это вызвало общий смех. В это время открылась дверь, появился Дронов и, придерживая рукой открытую дверь, торжественно произнес: ДРОНОВ. – Прошу любить и жаловать, - Антон Илларионович Бадьянов! Появляется человек, внешность которого не может не обратить на себя внимание своей значительностью. БАДЬЯНОВ. – Очень приятно… Но минуточку, Корней Кондратьевич!.. Я вижу, у вас гости… и рядом музыка, веселые молодые голоса… ДРОНОВ. – Теперь я понимаю, что я забыл вам кое-что сказать… Сегодня день рождения моего единственного сына – Валерия. БАДЬЯНОВ. – Гм! Вы этим поставили меня в довольно неловкое положение… Ну, а где же виновник торжества? ДРОНОВ. – Он отлучился ненадолго… скоро будет… А теперь разрешите представить вам моих друзей… Вот это Афонин Сергей Сергеевич – директор базы строительных материалов… АФОНИН. – Очень рад… и особенно потому, что я с вами, к счастью, еще не встречался вне этого дома… (общий хохот). БАДЬЯНОВ. – А что, разве дела на вашей базе не очень… АФОНИН. – О, нет… Все, как говорится, в ажуре… БАДЬЯНОВ. – Так это бы меня только порадовало!.. Я своему начальству не раз уже говорил: - «Вы бы хоть однажды послали меня ревизовать какое-нибудь хорошее предприятие… Неужели, мол, вы не можете это сделать хотя бы в виде нравственного отдыха что ли, а то всегда бросаете меня с моими ревизорами туда, где уже пожар, где вор на воре не запутались так, что хоть караул кричи»… И, честно говоря, все это так надоело, так утомительно возиться со всякой нечистью… ДРОНОВ. – Это верно. От такой работы ошалеть можно… А вот это Граве Милий Рудольфович – молодой директор кожевенного завода… Большой наш друг и к тому же жених моей дочери… БАДЬЯНОВ. – Очень приятно… А где же невеста? В дверях появляются жена Дронова и дочь Лариса, следом за ними входит брат Дронова – Леонид Кондратьевич. ДРОНОВ. – С женой вы уже познакомились, а вот это моя дочь… БАДЬЯНОВ. – Очень рад. ЛАРИСА. – Лариса. ДРОНОВ. – А это мой брат Леонид Кондратьевич, заместитель директора текстильной фабрики… БАДЬЯНОВ. – Какой? ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Текстильной. Но, наша фабрика находится в соседней области… БАДЬЯНОВ. – Так, так… В этот момент раздается звонкий голос Заездиной: ЗАЕЗДИНА. – Ну, я вижу, что меня хозяева дома просто забыли представить вам, так что уж позвольте представиться мне самой… ДРОНОВ. – Ой, прости, Варвара… ЗАЕЗДИНА. – Да что прости… Я, Заездина Варвара Филипповна! БАДЬЯНОВ. – И тоже директор фабрики? ЗАЕЗДИНА. – Только не фабрики, а гастронома № 2… а короче, просто завмаг… БАДЬЯНОВ. – Как же вы забыли такую приятную даму?.. ДРОНОВ. – Даже сам удивляюсь… Это наш большой друг… ЗАЕЗДИНА. – Ладно, ладно… теперь я знаю какой я ваш «большой друг»… Вы ничего зря не делаете, Корней Кондратьевич… Вы представляете директоров заводов и фабрик… Ну, и, естественно, о каком-то завмаге… ДРОНОВ. – Побойся бога, Варвара! ЗАЕЗДИНА. – Нет, этого я вам никогда не забуду… Теперь я вижу какая мне истинная цена среди промышленных воротил. ЖЕНА. – Ну, хватит, Варвара, придуриваться… а лучше предложи руку нашему дорогому гостю и пойдем, представим его остальным нашим гостям. ЗАЕЗДИНА. – Ой, нет… Я отсюда решительно никуда не пойду! Мне до того в моем магазине осточертели люди, что дайте хоть свой выходной не видеть толпу… Мне кажется, стоит мне только появиться среди людей, как тут же начнут что-то просить, приставать… почему нет майонеза, индюшек… И доведут до того, что сорвешься и рявкнешь: - «Индюшек?!.. А как в войну ели – уже забыли?!».. БАДЬЯНОВ. – Ну, и как же на это реагирует публика? ЗАЕЗДИНА. – А я всегда смеясь это кричу… БАДЬЯНОВ. – Ах, вот оно что?!.. Умно. И вы очень хорошо смеетесь… ДРОНОВ. – И притом, так часто смеется, что многие ее называют не по имени и отчеству, а просто «Ха-ха!».. БАДЬЯНОВ. – Да что вы говорите?! ЖЕНА. – Да, да! Ну, тогда я сама представлю вас гостям… БАДЬЯНОВ. – А вы знаете, я бы тоже с удовольствием перевел дух вот здесь… а уже потом… ДРОНОВ. – Превосходно… А ты с дочерью опять иди к гостям… ЖЕНА. – Вот видите, Антон Илларионович… всегда так! Стоит только появиться у нас интересному мужчине, как мой муж обязательно выпроводит меня куда-нибудь… БАДЬЯНОВ. – Признаться, я лет пятьдесят не слышал таких комплиментов по своему адресу… ЖЕНА. – Но через полчаса я вас все-таки утащу всех к гостям… а то засели в этой берлоге так, что просто неудобно перед другими… …и Зинаида Осиповна и Лариса исчезли. БАДЬЯНОВ. – Кстати, Корней Кондратьевич, а у вас чудесная квартира… ДРОНОВ. – Да, жаловаться не могу… Получил только полгода назад и кроме управдома еще не знаю ни одного человека здесь… (и заметив, что Бадьянов смотрит на Заездину.) А ведь правда, Антон Илларионович, наша Варвара Филипповна очень интересная женщина? БАДЬЯНОВ. – А-а?.. Что?.. (и спохватившись) Да, очень, очень! ДРОНОВ. – Это лучшая подруга детства моей жены… Вместе учились, сидели на одной парте… БАДЬЯНОВ. – Даже? ЗАЕЗДИНА. – Но почему вы не сразу подтвердили, что я интересная женщина?.. О чем вы думали, когда так пристально смотрели на меня? БАДЬЯНОВ. – И об этом тоже… ЗАЕЗДИНА. – А о чем еще? БАДЬЯНОВ. – Вот когда вы, Варвара Филипповна, представились мне как директор гастронома… я, признаться, знаете что подумал?.. ЗАЕЗДИНА. – Нет. Но хотела бы знать. БАДЬЯНОВ. – Вот мне приходится уже много лет инспектировать и ревизовать промышленные предприятия. И, должен вам сказать без лживой скромности, что в этой работе я разбираюсь… И теперь, пожалуй, в промышленных делах особых тайн для меня нет… ЗАЕЗДИНА. – Так… БАДЬЯНОВ. – Но вот когда я, скажем, вхожу в большой гастроном и начинаю медленно проходить вдоль его отделов, прилавков, которые осаждают несметные толпы покупателей и особенно перед праздником, я, признаться, совершенно балдею и никак не могу понять… ЗАЕЗДИНА. – Что понять? БАДЬЯНОВ. – Ну как, скажем, директор такого магазина ворочает десятками тонн колбасы, мяса, рыбы… сотнями тонн разных круп, сахара… тысячами бутылок вина… ЗАЕЗДИНА (с хохотом.) – И даже временно подчинили мне соседний зеленой магазин, где директор не справился с работой… БАДЬЯНОВ. – Еще не легче!.. ДРОНОВ. – Я как-то к ней туда заглянул, когда она приняла тот магазин, так прямо ахнул!.. Бочки соленых огурцов, горы капусты, давленые помидоры, грязная картошка, морковь… лук… Чуть не задохнулся! БАДЬЯНОВ. – Не понимаю! Хоть убей, не понимаю… Ведь в такой работе директору очень легко что-то не уловить… недопонять… и сорваться, как говорится… с орбиты… Как это вы сохраняете равновесие? ЗАЕЗДИНА (очаровательно смеясь.) – О, это вы уже хотите слишком много знать… БАДЬЯНОВ. – Правда? Ну, тогда прошу извинить… ЗАЕЗДИНА (смеясь.) – Скажу только одно… Когда нашим завмагам при встрече кто-либо задает вопрос: - «Как вы живете?» - они иногда отвечают так: - «Да как видите!.. Ем мед с бритвы… и пока еще не обрезался!» БАДЬЯНОВ (сквозь общий хохот.) – Как, как вы сказали?.. «Ем мед с бритвы?!».. (Заездина смеясь, кивает головой.) Это гениально! То есть, значит, и сладко и опасно… приятно, но того и гляди обрежешься?! ЗАЕЗДИНА. – Примерно так. ДРОНОВ. – Ну, какова наша «Ха-ха»?! БАДЬЯНОВ. – Обаятельная женщина! ДРОНОВ. – А личное обаяние в любом деле играет огромную роль, а в их деле оно по-моему, имеет просто решающее значение… АФОНИН. – Совершенно верно. У них без обаяния никак нельзя. И вы знаете, товарищ Бадьянов, вот уже три года я лично сам хожу в один магазин за продуктами и покупаю в этом магазине все только у одного продавца… И надо или не надо покупать – все равно иду… А знаете почему?.. Вы даже представить себе не можете, какая очаровательная женщина стоит там за прилавком?.. Но главное, знаете от чего я получаю огромное удовольствие и из-за чего все покупаю только у нее?.. А вот от чего… Я считаюсь человеком очень опытным… Но когда она отпускает товар, она всегда так щебечет и упоительно смеется… ну, как Варвара Филипповна… А потом подойдешь к контрольным весам – и обязательно грамм тридцать, а то и пятьдесят, как корова языком слизнула… (гомерический хохот). И когда она успевает это делать – даже ума не приложу!.. Ну, хотите, сходим как-нибудь вместе… получите огромное удовольствие! БАДЬЯНОВ. – Да, обаяние это, конечно… Но все-таки директору такого магазина мало одного обаяния… На одном обаянии такую работу не сбалансируешь! ДРОНОВ. – Вот именно… Дырку в мешке с сахарным песком одним обаянием не заткнешь! БАДЬЯНОВ. – Тут должна быть отличная голова… Я считаю советских людей, работающих в торговле, очень талантливыми… и бывает обидно, что такие талантливые люди… ну, как бы это сказать… не ценят себя, свой талант… и порой доходят даже черт знает до чего! ЗАЕЗДИНА. – Ну, со мной это не случится! АФОНИН. – Надеяться можно… но гарантировать – нет… ЗАЕЗДИНА. – А гарантия – опыт. БАДЬЯНОВ. – Да – «Его Величество Опыт!» - это огромное дело!.. Но, простите, Варвара Филипповна, ведь самое слово «опыт» включает в себя и наличие неудач… на которых тоже учатся… ДРОНОВ. – Совершенно верно замечено… ЗАЕЗДИНА. – Да, конечно, бывали и неудачи… и будут еще впереди, не без этого… Но я их не боюсь… Я прошла хорошую школу… ДРОНОВ (махнув рукой, шутливо.) – Да, в их деле и без всяких таких штук можно есть хлеб, намазанный маслом с обоих сторон… У нашего государства особенно в продуктовой торговле, можно жить припеваючи и не прибегая к крайним мерам… Законная усушка, утруска… бой… порча товара… пересортица и прочие неограниченные возможности вполне это допускают… АФОНИН. – Н-да! Но не можете ли вы, Антон Илларионович объяснить мне одно явление? БАДЬЯНОВ. – А именно? АФОНИН. – Еще когда-то давно купцы нашей России покупали чай у Китая. Переправляли к нам этот чай караванами… Путь караванов был очень долгим, он захватывал даже пустыню Гоби… Караван обычно сопровождали несколько вооруженных паршивыми берданками людей и во время долгого пути, бывало, на караван нападали хунхузы, так называли тогда маньчжурских разбойников… Маленькая охрана каравана, чтобы отбить нападение, открывала стрельбу… и плохо вооруженная банда хунхузов, как правило, не выдерживала сопротивления и рассеивалась… Караван шел дальше и, наконец, достигал цели… Чай сгружали с верблюдов. Потом этот чай тащили до магазинов по дорогам России, а дороги в то время представляете были какие?.. И вот, пройдя все эти бесконечные пути и дороги – чай все же поступал в наши магазины в таком же количестве, в каком отправляли его из Китая, то есть ничего не растеряв… «чаинка в чаинку»… ЗАЕЗДИНА. – Да неужели?! АФОНИН. – Факт! А вот совсем недавно один знакомый директор магазина, который находится в рабочем поселке в 22 километрах от нашего города, рассказывал, что редко-редко товар с городской базы доставят целиком… обязательно что-нибудь да сопрут в дороге… Я, конечно, понимаю, что это не типичный случай… Но все таки… шел караван… тысячи километров… пустыня Гоби… потом плохие дороги России – и «чаинка в чаинку», а тут всего двадцать два километра… и вот изволите ли… Чем это можно объяснить? БАДЬЯНОВ. – Ну, по-моему, это происходит потому, что есть еще люди, которые на много ниже той идеи, которую исповедует наше государство! ЗАЕЗДИНА. – А нельзя ли это объяснить более популярно… БАДЬЯНОВ. – Попробую… Тот, кто когда-то служил в лавке у купца, даже и в мыслях не мог позволить себе что-то украсть из лавки… Все, что находилось в лавке, являлось личной собственностью купца. Сам хозяин стоял тут же, рядом с продавцом… часто деньги получала его жена или сын… и не дай господь бог, чтобы продавец что-нибудь украл! Мало того, что его купец тут же выгнал бы из своей лавки, но об этом сразу же стало бы известно другим купцам и такой человек никогда бы уже не получил работы… АФОНИН. – Это уже можете быть уверены! БАДЬЯНОВ. – Но совсем другое отношение было в то же время к так называемой «казне», то есть к тому, что не принадлежало кому-то лично, а являлось собственностью государства… Правда, в те времена государственный сектор был небольшой по сравнению с тем, что принадлежало капиталистам, помещикам и купцам… Но все-таки он был… И вот там воровать и злоупотреблять не считалось зазорным. Ворующий у государства в глазах собственника не являлся злодеем… Казна, есть казна! Что ее жалеть?! АФОНИН. – Все пока верно… БАДЬЯНОВ. – Но вот грянула Октябрьская революция… Она смела все… и царствующие династии, и капиталистов, и помещиков, и кулаков… и вместе с ним рухнул весь необъятный сектор собственности, который владел Россией вплоть до самого октября 1917 года… не давал ей подняться, не давал ей расправить свои могучие народные крылья, держал родину в нищете и не позволял стать воистину могучей державой… Но большевистская революция все изменила… Все стало принадлежать государству, все стало принадлежать народу… Народ стал всем хозяином всей страны, всех ее богатств… АФОНИН. – Так, так… БАДЬЯНОВ. – И вот тут обнаружилась совершенно нетерпимая вещь! Нашлись люди, которые восприняли этот великий переход так: - раз все перешло в «казну», так с ней и надо поступать так, как раньше поступали с «казной»… И раз она стала неизмеримо богаче, так тем более, чего с ней церемониться… и некоторые стали обворовывать государство, его народное достояние без зазрения совести… «Казна», что с ней считаться?! Она все вытерпит!» АФОНИН (задумавшись). – Н-да!.. Что же вы предлагаете? Поступать так же, как поступали купцы? Это уж будет по купецки, а не по-советски! БАДЬЯНОВ. – А воровать у народа, - это по-советски?! Только гнать! Раз проворовался, - тут же под суд и уж в торговлю никогда не принимать. Больше государство этого терпеть не будет! Теперь, после того, как двадцать второй съезд принял новую третью программу нашей партии, этому будет положен конец! И беспощадный конец! За это двадцатилетие от подобного безобразного отношения к народному достоянию не останется камня на камне!.. И горе тому, кто этого не поймет! ДРОНОВ. – Н-да! Теперь над этим придется многим задуматься! АФОНИН. – Это уже и чувствуется… И похоже, что тот, кто до этого часа не сумел накопить на «черный день», то теперь уже пиши пропало! БАДЬЯНОВ. – Да, последние судебные процессы показывают, что за то, за что раньше давали по приговору 10-15 лет, то теперь за это… АФОНИН. - … дают на всю катушку. Как говорится, проезд только в один конец!.. …Неожиданно появляется страшно взволнованная жена Дронова, но с усилием все же изображает на своем лице улыбку. ЖЕНА. – А теперь прошу всех к гостям! ДРОНОВ. – Что такое случилось? ЖЕНА (смятенно). – Да нет… ничего… Я просто устала занимать гостей… помогите мне хоть немножко… ЗАЕЗДИНА (поднимаясь). – Ой, как не хочется мне уходить отсюда!.. Я, вы знаете, Антон Илларионович, все человечество, весь мир воспринимаю только через прилавок моего магазина… БАДЬЯНОВ. – То есть по одну сторону вы… а по другую люди всего земного шара? ЗАЕЗДИНА. – Ах, почему я не встретила вас лет на двадцать раньше? ЖЕНА. – Ну, иди, иди… болтушка… (и тихо мужу и его брату.) А вы на минуточку останьтесь… Я сейчас вернусь… (и вышла за остальными). БРАТ. – А Зинаида явно чем-то взволнована… ДРОНОВ. – Да, похоже… БРАТ. – Может быть не стоит говорить сейчас с Бадьяновым обо мне? ДРОНОВ. – А для чего же я его тогда пригласил? (появляется взволнованная жена.) ДРОНОВ. – Слушай, что с тобой?! На тебе нет лица… ЖЕНА (тихо). – Валерий явился! ДРОНОВ. – Где он? ЖЕНА (глотая слезы). – В своей комнате… Еле стоит на ногах… ДРОНОВ. – Что, так пьян?!.. ЖЕНА. – Нет… Страшно избит… ДРОНОВ (отшатнувшись). – Избит?! БРАТ. – Кем?!.. Когда?! … Открывается дверь слева, в них появляется весь в синяках сын Дронова – Валерий… Костюм его разорван и в грязи. ВАЛЕРИЙ. – Только тише, батя… тише… без шума… ДРОНОВ (не своим голосом). – Что с тобой?.. Нет, это не может быть!.. Ты попал под машину?! ВАЛЕРИЙ. – Нет, хуже!..
Конец первой картины. КАРТИНА ВТОРАЯ Квартира Ураловых. Это рядом с квартирой Дроновых, только в соседнем корпусе. Большая комната, она же столовая. В комнате три двери: - одна выходит в переднюю, две другие ведут в соседние комнаты. Причем, третья дверь открыта. В столовой четверо: жена Уралова – Клавдия Петровна вытирает стол, старший сын Ураловых – Игнат лежит на диване, на глазах очки, и, уставившись взглядом в потолок, над чем то раздумывает, средний сын Иван и особенно обаятельный младший Максим чем то очень смущены и чтобы скрыть это состояние, сидят за столом над шахматами… Клавдия Петровна, обращаясь к ним, с огорчением говорит: КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Да как вы могли позволить это себе?!.. Я кому говорю?! (и одним махом сбрасывает шахматы с доски.) Я спрашиваю, как вам только не стыдно?!.. Что теперь скажет отец? ИГНАТ. – А вот сейчас узнаем… Иван и Максим опять расставляют шахматы на доске… через комнату проходит глава семьи – Уралов Василий Михайлович… ИГНАТ. – Отец, нам очень нужно с тобой поговорить… УРАЛОВ. – Я же сказал: - когда освобожусь, тогда и поговорим… ИГНАТ (не поворачивая головы). – Но это ЧП. УРАЛОВ. – Что-оо?!.. Максимка что-нибудь выкинул? (в прихожей раздается звонок.) Клава, открой… (жена выходит.) Ну, докладывай… ИГНАТ. – Примерно часа два тому назад… …В этот момент ударом ноги с силой раскрыв дверь, в комнату влетает в распахнутом пальто, со шляпой на затылке Корней Дронов и застыв на пороге внушительный и красивый. ДРОНОВ. – Кто хозяин этого дома? УРАЛОВ. – В чем дело? ДРОНОВ (два шага вперед). – Я Дронов. Живу в этом же доме… Я директор известного промышленного предприятия, которое вот уже несколько лет держит переходящее красное знамя по нашему Совнархозу… депутат Горсовета трех созывов – Дронов Корней Кондратьевич. УРАЛОВ. – Я хозяин этого дома. ДРОНОВ. – Это ваши дети? УРАЛОВ. – Это мои дети… ДРОНОВ. – Так вот они, эти дети ваши только что избили моего сына… УРАЛОВ. – Как это избили? … Снова звонок в передней. Клавдия Петровна выходит, а Дронов, распаляясь все больше, не останавливаясь, уже просто кричит: ДРОНОВ. – И избили чуть не до полусмерти… Избили в начале учебного года, в день его рождения, когда в честь этого дня в нашем доме собралось много гостей, которые ждали его… И вдруг открывается дверь и мой сын падает на пороге… уже вызван врач… И вот я спрашиваю, - как это все назвать?! Я требую ответа – как назвать подобный разбой?! …В комнату буквально врывается Валерий. ВАЛЕРИЙ. – Зачем ты здесь?.. УРАЛОВ. – А ты зачем сюда пришел?! ВАЛЕРИЙ. – Сейчас же уйди, отец! ДРОНОВ. – Нет, теперь уже не мешать! Вот взгляните на него, на что он похож?! ВАЛЕРИЙ. – Отец, если ты не уйдешь… ДРОНОВ. – Отстань!.. Не хватай меня за руки! Я все равно не уйду! Я хочу знать, а вернее понять, как все это можно увязать с последним призывом нашей партии к людям, к народу – быть чище, быть благороднее на пути к коммунизму, быть достойным нашего великого времени, достойным этой великой партии свободы и мира, партии, которую мы возвестили всей нашей планете?!.. Как увязать подобное с моральным кодексом, который отныне обязаны соблюдать все люди нашей страны… (и с силой шляпу на стол, а сам на стул.) Я хочу знать… ВАЛЕРИЙ. – Отец!.. ДРОНОВ. – Нет, нет, мой мальчик! Раньше, чем я не получу на это ответ, - я отсюда не уйду к прокурору… Пауза… Уралов переводит свой взгляд с Дронова на детей. УРАЛОВ. – Это правда? ИГНАТ. – Правда… И вот как раз об этом я и хотел тебе рассказать… УРАЛОВ. – Кто избил? ИВАН. – Я. УРАЛОВ. – Так… …а обаятельный смущенный паренек Максим, добавил: МАКСИМ. – А начал я… ДРОНОВ. – Теперь убедились? УРАЛОВ. – Да… А за что? ИГНАТ. – Я думаю, что об этом лучше расскажет сестра… УРАЛОВ (не поворачивая головы). – Алина! …Из комнаты, двери которой были открыты, появляется очаровательная девушка. АЛИНА. – Что? УРАЛОВ. – Вот Игнат говорит, что ты лучше расскажешь – почему твои братья избили сына этого человека? АЛИНА (через паузу). – Я познакомилась с Валерием вскоре после того, как мы получили квартиру в этом доме… Затем какое-то время мы не виделись, затем снова встретились… и стали друзьями… встречались, ходили на каток… А потом… ДРОНОВ. – Что потом? АЛИНА. – А потом я поняла, что я должна эту дружбу прервать… ВАЛЕРИЙ. – Почему?.. За что? АЛИНА (отводит взгляд от него). – Но Валерий продолжал искать встречи со мной… упорно, настойчиво… ДРОНОВ (Валерию). – Зачем ты это делал?!.. Где у тебя самолюбие? ВАЛЕРИЙ. – Я хотел понять, почему она так сразу отвернулась от меня… У нас были прекрасные встречи… и вдруг… АЛИНА. – В конце концов дело дошло до того, что я стала даже бояться ходить в университет и обратно домой… Он всегда где-то меня поджидал, останавливал и настойчиво требовал все объяснить… Но я понимала, что лучше этого не делать… Встречи с ним стали для меня просто невыносимыми… Это пугало меня… Тогда я попросила моих братьев встречать меня. ДРОНОВ. – Так… АЛИНА. – И вот сегодня вечером он опять неожиданно появился из-за угла, невдалеке от нашей булочной… и стал приглашать меня к себе на свой день рождения… Я, разумеется, наотрез отказалась и ускорила шаг. Братья почему то опоздали встретить меня в условленном месте… И вот когда я прошла булочную, где было больше народу… ваш сын нагнал меня и схватил меня так больно за руку, что я даже вскрикнула… В этот момент подбежавший Максим, ударил его… потом подбежал и Иван… И вот… ДРОНОВ. – Но зачем же избивать одного двоим?.. Как это можно?! Как не стыдно!.. Это просто не по-мужски!.. МАКСИМ. – Это верно… (и с обаятельным юным смущением произнес.) Но это все Иван испортил… Ему показалось, что этот парень начал меня одолевать… и тогда он крикнул мне… ДРОНОВ. – Что крикнул? МАКСИМ. – «Эй ты, лапоть!.. Разве так защищают свою сестру?!.. Вот смотри, как надо!»... и начал его лупсовать… АЛИНА. – Вот и все! И я прошу внушить вашему сыну, чтобы он оставил меня в покое. Я не хочу его видеть… и тем более встречаться с ним… ДРОНОВ. – Минуточку!.. Как мне не неприятно задавать вам подобный вопрос, но я все же хочу понять… Почему вы с ним прекратили встречаться? Может быть он вас как-то оскорбил?.. Как-то повел себя не тактично?.. АЛИНА. – Нет, он меня не оскорблял… Когда мы раньше встречались с ним, он вел себя абсолютно достойно… ДРОНОВ. – Значит, вина моего сына заключалась только в том, что он требовал объяснить ваше поведение?.. АЛИНА. – Да, если это, конечно, можно назвать виной… Во всяком случае, насколько я его знаю, он хороший парень… ДРОНОВ. – Так тем более, почему бы вам не объяснить, и он сразу бы оставил вас в покое… АЛИНА. – А я не хочу этого объяснять… ДРОНОВ. – И это говорите вы мне?.. АЛИНА. – А почему я не могу вам это сказать?.. ДРОНОВ. – А вот почему… Я не только отец своему сыну, но и его друг. Да, да… самый большой друг и верный товарищ… У нас с ним нет друг от друга никаких секретов… УРАЛОВ. – Вот как? ДРОНОВ. – Да, да! Вы можете даже спросить об этом у него самого… И когда я попросил своего сына откровенно мне рассказать… (глядя на Алину) – о вас, так вы знаете как он мне рассказал?.. Что вы самое светлое из того, что он встречал за свою жизнь… Он мне рассказывал о вас с таким вдохновением, какое могла породить только лишь истинная любовь, которую нужно беречь, хранить, ценить… Я говорю это откровенно, потому что уже все кончено… Иначе я бы вам этого никогда не сказал… И вот после этого вы… вы отказались ему даже объяснить почему вы изменились к нему (и взяв шляпу, Валерию). Теперь ты видишь кого ты чуть не обожествлял… (и Алине.) И еще комсомолка!.. Я вижу у вас на груди комсомольский значок… Небось выступаете на трибуне и говорите о чуткости к людям, готовитесь жить в коммунизме… Э-эх вы!. УРАЛОВ (вдруг сыновьям.) – Ребята, а ну-ка быстро к двери и не выпускать этого типа отсюда… ДРОНОВ. – Что-оо?!.. (но сыновья Уралова уже застыли у двери, как противотанковые надолбы.) Да как вы смеете?! УРАЛОВ. – А вот так! Мои сыновья ответят мне за то, что так избили вашего сына… Но раз уж вы ворвались в мой дом таким героем, не сняв даже пальто… в шляпе… раскрыв дверь ударом ноги, - так позвольте уж мне признаться, что в разрыве моей дочери с вашим сыном повинен главным образом я… ДРОНОВ. – Как вы? УРАЛОВ. – Да – я! И это я потребовал, чтобы она не объясняла вашему сыну причину неожиданного разрыва с ним! ВАЛЕРИЙ. – Почему? УРАЛОВ. – Она очень хорошо говорила о вас… и нам захотелось вас пощадить! ВАЛЕРИЙ. – Меня пощадить?.. В чем?.. ДРОНОВ (что-то уже почувствовав и растерянно.) – Хватит! Что за мистификации?! Что за подлость?!.. Откройте немедленно дверь! УРАЛОВ (Валерию.) – А ты, парень, как считаешь? Открыть? Решай! ВАЛЕРИЙ. – Нет, теперь я хочу услышать все до конца! ДРОНОВ – А я не желаю здесь оставаться ни одной минуты! УРАЛОВ. – Ну, а с вашим желанием я считаться вообще не намерен! ДРОНОВ. – Что вы сказали?! УРАЛОВ. – Вот то, что слышали… Раз уж вы здесь затронули даже и двадцать второй съезд, а я имел честь быть избранным от парторганизации нашего завода делегатом на этот съезд… раз вы уж заговорили о третьей программе, о коммунизме, о моральном облике, так прежде чем выгнать вас отсюда, я заставлю вас выслушать все что… ДРОНОВ. – Ну, за это вы мне ответите! Я Дронов! Вы еще не знаете меня! УРАЛОВ. – А вот врете, знаю… ДРОНОВ. – А я вас впервые вижу!.. УРАЛОВ. – Опять врете!.. А ну, всмотритесь в меня повнимательнее… Могу поближе подойти… Ну?.. Правда, с тех пор прошло уже много лет и те, кто погиб из-за тебя, уже давно сгнили в земле… только их матери, отцы, жены и дети помнят их, да боевые товарищи и народ… ВАЛЕРИЙ. – Отец, я ничего не пони маю!.. Я схожу с ума! УРАЛОВ. – Да, парень, твой отец оплошал! Он сейчас много бы дал, чтобы не быть здесь в эту минуту… Он, небось, сейчас так себя клянет, что прибежал в мой дом, как не клял себя еще никогда! ВАЛЕРИЙ. – Отец, скажи что-нибудь?! ДРОНОВ. – Это шантаж! Уголовщина. Я не знал этих людей никогда! УРАЛОВ. – Да неужели?!.. А ну-ка, вспомни, Дронов 1941 год… тяжелые бои под Москвой… Ты где тогда был? ВАЛЕРИЙ. – Отец… ну, ответь – где ты был в это время? ДРОНОВ. – Что значит – где был? УРАЛОВ. – Ты был интендантом в восемнадцатой стрелковой дивизии, которая стояла насмерть под стенами Москвы… ВАЛЕРИЙ. – Отец, разве это не так? УРАЛОВ. – Так, парень, так… И командовал этой славной дивизией замечательный коммунист, беззаветный герой – полковник Астахов… И знаешь, парень, какие последние слова произнес наш умирающий доблестный начдив, после того, как неожиданный артналет накрыл и уничтожил начисто весь штаб нашей дивизии… ВАЛЕРИЙ. – Что он сказал? УРАЛОВ. – «Э-эх, жаль, что Дронов уцелел… я только что стрелял в него, но промахнулся… и он убежал!» ДРОНОВ. – Ложь!.. УРАЛОВ. – Я этому свидетель!.. Артналет произошел на наших глазах… Мы как раз, возвращаясь из разведки, приближались в этот момент к штабу… Начдив умирал у меня на руках!.. ВАЛЕРИЙ. – Но за что, за что?!.. Почему он так сказал? УРАЛОВ. – А вот за что… В те дни, когда Гитлер уже орал, что Москва чуть ли не взята, мы уже знали, что Москвы ему не видать… И нашей дивизии немцы уже не были страшны… Мы врага уже, как говорится, освоили, но мы еще были плохо обеспечены теплой одеждой… Мороз был страшный… не говоря уже о тяжело раненых, даже легко раненые, где падали, - тут же коченели и погибали от холода… И вот в это время интендант Дронов, как потом выяснилось, получив обмундирование, - часть валенок, полушубков, - взял да и загнал в Москве… ДРОНОВ. – Это бредовая ложь! Всегда интендантов обвиняли в воровстве! УРАЛОВ. – Нет, врешь! После того, как ты исчез, у нас появился замечательный интендант. Это был герой. Он не жалел себя для нас… Он делал все, чтобы обеспечить наших бойцов!.. И только ты, сволочь, оказался таким! ВАЛЕРИЙ. – Я не верю! Не верю! Тут какое-то страшное недоразумение! УРАЛОВ. – Дело твое. Не верь. И вот, когда мы переехали в этот дом и моя дочь стала дружить с тобой, я тогда еще не знал чей ты сын… Но однажды я увидел, как из «Волги» вылез ты и он… Я сразу его узнал… Тогда я и рассказал о твоем отце всей нашей семье… (и Дронову.) Вот поэтому моя дочь и решила прервать свою дружбу с твоим сыном… Иначе она должна была прямо сказать ему, что его отец вор… бандит… сволочь… грабитель… изменник, погубивший на фронте многих наших бойцов, которых я знал в лицо… с которыми ходил в атаки и которые оставались победителями даже тогда, когда дрались один на один с немецкими танками, но которые погибали, замерзали от холода, потому что интендантом в нашей дивизии был выродок и подлец! ДРОНОВ. – Это гнусная ложь! ВАЛЕРИЙ. – Не может быть! Это мой отец!.. Не может быть! УРАЛОВ. – А я скажу тебе даже больше, парень… Я убежден, что такой подлец и сейчас не может честно работать… Если он в черную годину нашей родины позволил себя так проявить… Не верю я ему и сейчас! ВАЛЕРИЙ. – А я… Я не верю вам! (Дронов обнимает сына.) Это клевета! УРАЛОВ. – Я понимаю тебя! Но ты слышал, что я сказал?.. Так вот пусть твой отец за эту клевету отдаст меня под суд! ВАЛЕРИЙ. – И он это сделает! УРАЛОВ. – Нет, не сделает! ВАЛЕРИЙ. – Нет, отдаст!.. Я знаю своего отца!.. Я верю в него!.. Это неправда! Неправда, что он был таким! Это ложь! УРАЛОВ. – Так я жду суда! ВАЛЕРИЙ. – И будет суд!.. Я ненавижу вас! УРАЛОВ. – Жду встречи в суде!.. А теперь – вон отсюда! (и когда хлопнув дверью Дроновы отец и сын исчезли, Уралов, обращаясь к сыновьям Максиму и Ивану, засучивая рукава, просто сказал.) Ну, а теперь ваша очередь! Конец второй картины. КАРТИНА ТРЕТЬЯ Опять квартира Корнея Кондратьевича Дронова. В комнату входят, только что возвратившиеся от Ураловых, отец и сын Дроновы. ДРОНОВ. – Я горжусь тобой! Я не ошибся в тебе… Спасибо, сынок! Валерий молча уходит в свою комнату. Появляются жена и дочь. ДРОНОВ (сразу с презрением.) – Ты зачем сказала – куда я пошел?! ЖЕНА. – Я даже сама не понимаю – как это получилось… ДРОНОВ. – У-х, бездарь ненавистная! Я тебе этого никогда не забуду! ЖЕНА. – Боже мой, боже мой!.. За что?! ЛАРИСА. – Отец, что там случилось? ДРОНОВ. – Потом… А сейчас давайте думать, что будем делать с гостями? …В комнате опять появляется Валерий. ЛАРИСА. – Слушай, именинник… Все ждут тебя… Ты способен появиться перед гостями? ВАЛЕРИЙ. – Способен, но не хочу… ЖЕНА. – То есть как?.. Тебя что, смущает твой вид? Но ведь можно сказать, что сбила машина… или что-нибудь в этом роде… ВАЛЕРИЙ. – Я сейчас хочу видеть только одного отца… ЖЕНА. – Да ты в уме?! Полон дом гостей, которые заждались тебя, а ты еще хочешь затевать с отцом какие-то разговоры! ВАЛЕРИЙ. – Да, у меня к нему есть несколько вопросов, которые я не намерен откладывать ни на минуту… ДРОНОВ. – Но и я бы попросил тебя перенести наш разговор. А завтра я с удовольствием отвечу на все, потому что ты сейчас доказал, что ты не только мне родной по крови, что ты и друг мой, моя гордость… Что ты всегда встанешь горой за меня… ВАЛЕРИЙ. – Так вот, чтобы это впечатление у тебя не рассеялось, а закрепилось, мне нужно с тобой поговорить… ДРОНОВ. – Но пойми, сейчас гости… и так уж твой день рождения проходит черт знает как и вызывает недоумение… ВАЛЕРИЙ. – Хорошо, я готов отложить разговор, но только при одном условии… ЛАРИСА. – Это еще что за новости?! Ты не имеешь права ставить отцу какие бы то ни было условия… даже в твой день рождения… ВАЛЕРИЙ (отцу). – Убери отсюда ее… ЛАРИСА (кидаясь к нему). – Что значит «убери»?!.. Ты опять со мной хамишь?! ЖЕНА. – Тише!.. Ради бога тише! ДРОНОВ. – Доченька, успокойся!.. Доченька… … В дверях с хохотом появляется Заездина. Хохот – это дымовая завеса для гостей, а в комнате она уже испуганно: ЗАЕЗДИНА. – Вы сошли с ума! Там все слышно!.. И гости уже насторожились, начали перешептываться… (и опять захохотав, исчезла). ДРОНОВ (жене и дочери). – Прошу вас, оставьте меня с ним… и сделайте все, чтобы отвлечь гостей… и особенное внимание окажите Бадьянову… Он мне будет еще нужен сегодня… ЛАРИСА (уходя вслед за матерью, отцу). – Так тебе и надо! Избаловал… выпестовал, молился на него… а я всегда твердила, что это растет скотина! … И когда они ушли, Дронов через паузу сыну: ДРОНОВ. – Ну, что ты хотел сказать? ВАЛЕРИЙ. – Мне нужно от тебя только – «Да» или «нет». Сегодня тебе было брошено при мне тягчайшее обвинение, которое во мне перевернуло все… Сейчас, насколько я понимаю, в новом законодательстве утверждено за каждым гражданином право привлекать к суду за клевету… И если ты подтверждаешь и сейчас, что старик Уралов не прав в том, что так обвинил тебя, ты просто обязан во имя не только своей части, но и во имя моей матери – немедленно привлечь его за клевету к суду!.. Так вот меня интересует: - ты отдашь его за это под суд? ДРОНОВ (через паузу). – На этот вопрос коротко ответить нельзя… ВАЛЕРИЙ. – Не понимаю. Скажем так: если я – это есть я… если моя биография чиста и ясна, так чего же тут бояться… Если ты – это есть ты, который так много, еще в детстве, рассказывал мне о войне… каким ты был тогда отважным, - тогда в чем дело?! Другое дело, если бы этого не было… Тогда… ну, я не знаю чтобы было тогда! Я просто этого даже не допускаю!.. И ты в моих глазах всегда был героем… Меня и сейчас волнуют эти твои рассказы о войне, в которой я, к сожалению, не участвовал… И вдруг… ДРОНОВ. – Что ты от меня хочешь?! ВАЛЕРИЙ. – То есть что значит – я хочу?! Ты должен этого хотеть! И немедленно! Ведь не можешь же ты допустить, чтобы я стал думать, что когда ты рассказывал мне о своих героических поступках, совершаемых тобой во время войны, - ты говорил в самом деле о поступках других… и лишь приписывал их себе?.. ДРОНОВ. – Ну, ну?! ВАЛЕРИЙ. – Ведь это бы значило, что ты плюнул бы в мое святые святых. Ты уничтожил бы во мне все священное доверие к тебе, к моему отцу… А ты еще, я вижу, раздумываешь – привлекать тебе к суду или не привлекать клеветника, который очернил в моих глазах самое святое святых – честь моего отца… ДРОНОВ. – Ну, вот что… Постарайся понять меня правильно. Род человеческий явление очень сложное… и тебе даже в эти годы понять это еще не дано. В старину часто приводилась такая пословица: «Бог лес не уровнял, а людей подавно!».. Каждый человек думает и живет по разному… Один умеет жить и поэтому хорошо живет, другой не умеет и поэтому живет хуже… третий – еще хуже… Вот так и появилось такое непостижимое чувство людей, которое называется – ЗАВИСТЬ… И эта зависть, порой творит черт знает что! ВАЛЕРИЙ. – Не понимаю! ДРОНОВ. – Как, ты не понимаешь, что такое «ЗАВИСТЬ»?! ВАЛЕРИЙ. – Нет, я не понимаю в чем могут нам завидовать те же Ураловы?.. Он потомственный рабочий… уважаемый человек на огромном заводе, у него крепкая хорошая семья… старший сын Игнат – прекрасный инженер физик… Иван тоже учится в техническом вузе… Максим отлично заканчивает десятилетку в этом году… Алина?.. Она учится со мной в университете. И ты помнишь что я говорил о ней тебе?.. И я даже не знаю как я переживу этот разрыв с ней… Но я переживу, если ты для меня останешься тем же, чем ты был для меня… Мне это поможет пережить моя ненависть к ним за то, что они так оскорбили моего отца… Я не могу допустить того, что ты мне лгал… Детям нельзя лгать… Дети могут вынести от родителей любое наказание, но только в том случае, если дети поймут, что это наказание заслужили и родители были правы… Но не дай бог, если родители обижают детей неоправданно! Тогда в глазах детей родители теряют всякий авторитет… Тогда беда! ДРОНОВ. – Говоря о «зависти» я не имел ввиду этих Ураловых… Я их не знаю совсем… ВАЛЕРИЙ. – Так что же ты тогда имел ввиду, когда говорил о «зависти»? ДРОНОВ. – А вот что… Если будет суд, то появится сразу столько недоброжелателей, которые обрадуются этому суду… и независимо от его решения, от зависти к нам, потому что мы живем намного лучше, чем они, эти завистники раздуют такое кадило, что все мы будем ходить в этом городе, как по раскаленной сковороде… ВАЛЕРИЙ. – Ну и черт с ними!.. Какое мне дело до того, что они будут говорить о нас?!.. Важно, чтобы ты на суде доказал истину! ДРОНОВ. – А вот теперь и об истине!.. ВАЛЕРИЙ. – Что, об истине? ДРОНОВ. – Истину в этом совершенно нельзя доказать! ВАЛЕРИЙ. – То есть как это так?! ДРОНОВ. – А вот так! Вообрази себе суд… Со времени войны прошло уже около двадцати лет… Кто может подтвердить мою правоту?.. Весь наш штаб погиб… Погиб и командир дивизии… Внезапный артналет смешал все… Живым от штаба остался только один я. Я буду утверждать, что это клевета, а Уралов будет настаивать, что я подлец… И чтобы оправдаться перед судом и избежать наказание за клевету, притащит в суд какого-нибудь подставного свидетеля… И я знаю, что будет тогда… Суд кончится ничем… Но клевета так надо мной и повиснет… ВАЛЕРИЙ. – Ну, допустим, на какую-то долю я принимаю твой довод… Но я сейчас вспомнил вот что… Когда весь мир сидел у радиоприемников и телевизоров, а в космосе над планетой в невиданном групповом полете носились наши космические корабли, я услышал по радио такой рассказ из биографии космонавта «3». Во время войны, еще будучи мальчишкой, Андриян Николаев учился в лесном техникуме и однажды с ним на занятиях произошел такой эпизод. Накануне им был съеден весь хлеб, полученный на два дня… И вот, сидя на уроке и страшно ощущая голод, Андриян заснул… И вдруг ему приснилось, что он в родном доме… и видит, как мать достает из печки чугунок ароматной до головокружения дымящейся картошки в мундире… и только было Андриян, обжигая, разламывая картошку, хотел начать ее есть, - как вдруг над головой он услышал голос учительницы: «Что ты делаешь, Андриян?» Андриян вздрогнул, но все еще сквозь сон отвечал: «Ем»… «Что ешь?» - спросила его, при напряженном внимании всего класса, учительница. «Картошку ем!».. И уже проснувшись совсем, смущенно добавил: «..во сне ем!».. И что больше всего меня потрясло в это рассказе, так это то, что никто из смешливого народа – мальчишек, на этот раз не рассмеялся… ДРОНОВ. – Что ты хочешь этим сказать? ВАЛЕРИЙ. – А вот что… Когда была война… и хотя я был тогда еще совсем маленький, но я не помню ни одного дня во время войны, чтобы мы были без хлеба, без мяса… без валенок и теплой одежды… Когда у нас кончались продукты, мать всегда куда-то исчезала… а затем возвращалась нагруженная такими продуктами, о которых соседи и мои товарищи-малыши в те времена, когда все было строго по карточкам, не могли и мечтать… И я даже по детски спрашивал свою мать: - почему мы так хорошо живем, когда другие голодают… На это, я помню, мне мать отвечала, примерно так: «Твой отец занимает такое большое положение в руководстве этой войной, что находится на особом снабжении у правительства…». Словом, я считал тебя тогда чуть ли не маршалом… Но при этом мать обязательно от меня требовала, чтобы о том, как мы живем, я ни кому бы не говорил, так как правительство не может так накормить и одеть всех… и не все такие герои, как мой отец… и поэтому запрещала мне водить к нам моих товарищей, а сестре своих подруг, чтобы они не увидели, как мы живем в такое время, когда в осажденном Ленинграде погибло от голода два миллиона людей… И как-то однажды, когда я, позабыв об этом, привел к себе во время обеда троих ребятишек, которых решил накормить, так как узнал от них, что от голода у них даже кружились и болели головы, - то мать не только не накормила их, но потом, когда она выпроводила их за дверь, она меня так избила, что я это запомнил на всю жизнь… Словом, отец… ДРОНОВ (глухо, но уже зло). – Словом?.. ВАЛЕРИЙ. – Много вопросов теперь возникло у меня к тебе… ДРОНОВ. – Понятно. А теперь позволь мне задать тебе один вопрос, чтобы, как говорится, поставить все точки над «И»… ВАЛЕРИЙ. – Какой? ДРОНОВ. – А если бы я действительно был таков, как представил тебе твоего отца Уралов?.. Как бы ты ответил на это?.. Изменилось бы твое отношение ко мне? ВАЛЕРИЙ. – С тех пор, как еще в школе-десятилетке я вступил в комсомол и у нас в университете, где я уже второй год комсорг нашего факультета, я, как комсомолец, считал себя обязанным не только отлично учиться, но и отдавал много сил комсомольской работе… это задерживало меня в школе и в университете… я мало бывал дома, занимался в читалке, а в летние каникулы сразу уезжал на целину… и очень горжусь тем, что есть там уже немало, сооруженных нашей студенческой бригадой, разных построек, в стенах которых замурованы наши памятные записки: «Это строили мы!».. И вот ты, зная все это, задаешь мне такой вопрос… ДРОНОВ. – Так я все-таки повторяю: - а если бы я действительно был таков, каким обрисовал меня Уралов, как бы ты ответил на это? Изменилось бы твое отношение ко мне? ВАЛЕРИЙ. – Изменилось бы… и самым решительным образом! ДРОНОВ. – Так вот знай: - Уралов сказал тебе правду… ВАЛЕРИЙ. – А я не верю! ДРОНОВ. – Нет, правду!.. И теперь я жалею только об одном… что я не заставил тебя голодать, как голодали все! ВАЛЕРИЙ. – Нет, отец… Я не хочу этому верить! ДРОНОВ. – А я, дурак, смотрел в твои детские чистые глаза, которые глядели на меня с такой надеждой… и ради только одного этого я мог пойти на все… Да, да! А ты… о котором я думал, что ты ради меня пойдешь в огонь и в воду… так ты, оказывается, готов тоже, как вот и Уралов, смешать меня с грязью… забыть в одно мгновение чем ты мне обязан… забыть, что я ради тебя только и жил… Я даже не замечал свою дочь, которая, как ребенок, была не хуже, чем ты… Но я дышал только тобой… Когда я приезжал с фронта в Москву, то я обязательно укладывал в постель к себе только тебя, чтобы почувствовать твое родное тепленькое тельце… Я шел на все, чтобы тебя накормить… напоить, обуть… чтобы ты жил в тепле, чтобы ты не испытывал того ужаса, который в те времена испытывали все… когда люди гибли миллионами на войне и от голода и холода… ВАЛЕРИЙ. – Вот именно миллионами… ДРОНОВ. – И я думал, что ты, мой сын, за все, что я для тебя сделал, не только дал тебе жизнь, но и сохранил ее в страшные годы, затем дал образование… за то, что я так любил тебя, - ты ответишь мне такой же любовью… то есть я думал, как думает каждый отец о своих детях… И что я встретил?.. Надежду?!.. Опору?! Сына?! ВАЛЕРИЙ. – Прости, но мне сейчас гораздо роднее те русские люди, которые погибли или вернулись домой с войны калеками с отрезанными, обмороженными ногами, потому, что когда они дрались, как львы, за советскую Родину, стояли на смерть под стенами Москвы… (показывая на дверь, за которой слышалась песня) вот за эту песню… «Подмосковные вечера», - интендант Дронов воровал их валенки и полушубки… ДРОНОВ (глухо, через паузу). – Вон! Уходи сейчас же из этого дома! Вон отсюда!.. Ты слышишь меня?.. Чтобы и духу твоего больше не было здесь!.. Я вор, а ты честный!.. Ты комсомолец!.. Тебе нечего делать рядом со мной… Я ни одного дня не вытерплю твоего пребывания вместе со мной под одной крышей!.. Ты понял меня?! Иди в общежитие!.. Куда хочешь! А по пути можешь завернуть к прокурору! Хоть к самому черту можешь идти жаловаться на меня! (Валерий плачет.) Да, да!.. Не боюсь я ничего! Вон отсюда!.. И с этой минуты я тебе ни отец, а ты мне не сын!.. …В дверях появляется испуганная жена, дочь и брат Корнея. ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Корней, опомнись!.. Что у вас тут происходит?! Гости ведь все слышат!.. ДРОНОВ. – Гоните всех гостей к чертовой матери! ЖЕНА. – Ты сошел с ума!.. Как же это можно сделать?! ДРОНОВ. – Знать ничего не знаю! Сами придумайте что-нибудь! Что я зря вас, дармоедов, кормлю?! ЖЕНА. – Боже мой, боже мой! ДРОНОВ. – И чтобы этого предателя больше не было здесь! Пусть сейчас же заберет все свои манатки и убирается к чертовой матери! ЛАРИСА. – Довел-таки, подлец! ДРОНОВ. – А ну, давай, действуй! Вон отсюда его! ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Не ори!.. Объясни, что случилось? ДРОНОВ. – Мы ослы! Мы все, я, ты, она – преступники… Мы с тобой грязные люди… А вот он… он красавчик! Он – это праведник! А мы в его глазах – просто мерзавцы, которым место только за тюремной решеткой… … появляется опять с хохотом и тут же испуганно: ЗАЕЗДИНА. – Слушайте, что у вас происходит?! Я даже устала хохотать, чтобы заглушить этот шум… ДРОНОВ. – Варварушка! Золотце мое! Гони всех гостей в шею! Только Бадьянова да, Граве здесь задержи… ЗАЕЗДИНА. – Ой, батюшки, да как же это можно сделать?! ДРОНОВ. – Ну, тебя учить – только портить! Действуй так, как действуешь в своем магазине… Вообрази, что нагрянула внезапная ревизия. Словом, помоги… а то эти дуры до того уж растерялись, что толку от них чуть! (Заездина исчезла, Дронов жене и дочери.) Ну, а вы, две тумбы, чего здесь стоите?! Марш отсюда! …И буквально выпихнул их из комнаты… и выпив вина, сыну: ДРОНОВ. – Ну-тесь!.. Нам обоим некогда… Вы мне мешаете. …Валерий встал, подошел к двери и, посмотрев на отца: ВАЛЕРИЙ. – Лучше бы я совсем не родился! ДРОНОВ. – Ну, зачем же!.. Живите!.. Цветите! …Сын вышел, и тут же в других дверях появилась Заездина. ДРОНОВ. – Ну, что там? ЗАЕЗДИНА. – Гости расходятся… ДРОНОВ. – Как ты это им объяснила? ЗАЕЗДИНА. – Что-то наплела… а что, даже сама понять не могу… Вроде того, что сын именинник неожиданно заболел, сейчас вызывают врачей, поэтому отменяется все… ДРОНОВ. – Можно и так… ЗАЕЗДИНА. – Что у тебя произошло с сыном? ДРОНОВ. – Я всегда знал, что весь мир – это дерьмо и все люди тоже дерьмо… Что нет ничего на свете святого!.. И вот сейчас в этом опять убедился!.. И еще как!.. Поэтому, если я раньше с этими людишками как-то еще церемонился, то теперь этому конец… Теперь давай туда и не упусти Бадьянова… Стой!.. Граве тоже должен быть на расстоянии протянутой руки… ЗАЕЗДИНА. – Понятно… ДРОНОВ (целуя ее). – Ты всегда все понимала с полуслова… в отличие от твоей школьной подруги… Стой! И пока сюда никого не пускать! ЗАЕЗДИНА. – Понятно (и исчезла). ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Корней, что случилось?! ДРОНОВ (смотрит в окно). – А вот что… Теперь ни о какой просьбе к Бадьянову посодействовать тебе перебраться сюда и окопаться на работе в нашей области, и из-за чего, как тебе известно, я и пригласил его сегодня к ним, - не может быть и речи! ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Как? ДРОНОВ. – Все полетело к чертям! Все вдруг встало на ребро! Потом все объясню. Запомни теперь только одно… Кончилась здесь карьера Корнея Дронова!.. Молчи!.. Все так сошлось… Молчи! Словом, даже некогда поднимать якоря, надо просто рубить концы и исчезать… и ты тоже забирай семью и… ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Да ты в уме? Ответь, что произошло? ДРОНОВ. – Да, да! Исчезать отсюда совсем… за Урал… в Сибирь… там сейчас такие разворачиваются дела, - авось и мы найдем себе, что надо… ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Ничего не понимаю!.. Но как это поднять? Для этого нужны большие деньги… у меня их нет, а ты ведь своих не дашь?.. ДРОНОВ. – Не дам!.. Мне сейчас тоже нужно будет раздобыть денег на подъем своей семьи в Сибирь… А те деньги, которые у меня есть – неприкосновенны! Деловой человек не может остаться без денег! Они будут нужны для оборота на новом месте, которое придется осваивать… Да, да! ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Теперь времена изменились… ДРОНОВ. – Нет, я лично не верю, что нашей власти удастся скрутить в бараний рог деловых людей, вроде Талалаева, меня и тому подобных… Она уже не раз об этом трубила, а победить это не может, - и все остается по старому… И теперь нужно будет только переждать, притихнуть на время. Но к делу! Жизни в этом городе для Дроновых нет и не будет… ни тебе, ни мне! И надо действовать! ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Так как же без денег я могу поднять семью? ДРОНОВ. – Бадьянов нам достанет для этого денег! ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Что? Бадьянов?! Какая вожжа попала тебе под хвост?! ДРОНОВ. – Горизонт надо иметь! Горизонт!.. Молчи! Я уже все рассчитал. Теперь внимание! Если я тебя вызову, ты будешь отвечать только на те вопросы, которые я буду задавать… и выполняй все, что я тебе прикажу. Предупреди об этом же и Граве. А теперь зови Бадьянова сюда… Брат ушел… Дронов сосредоточен… Через паузу входит Бадьянов. БАДЬЯНОВ. – Варвара Филипповна только что сообщила, что ваш сын неожиданно тяжело заболел… вызван врач и торжество отменяется… ДРОНОВ. – Ну, вот что… я собираюсь с вами дружить крепко и поэтому заявляю: - все это вранье! БАДЬЯНОВ. – Как, вранье? ДРОНОВ. – Как вы знаете, он отсутствовал потому, что хотел пригласить на свой день рождения одну девушку. Он уехал за ней на моей «Волге»… И вот где-то там, в центре города затеял с какими-то парнями, которые тоже ухаживали за ней, страшную драку… Вмешалась милиция… Он пытался скрыться на машине, но напоролся на столб. Машина вдребезги. Словом, пользуясь своими связями, заплатив штраф, вот только что вытащил эту скотину и привез домой… БАДЬЯНОВ. – Да что вы говорите?! ДРОНОВ. – Причем, ему в этой драке так набили морду, что он даже не может показаться гостям. Ну, и мне оставалось одно: - отменить торжество. БАДЬЯНОВ. – Н-да, это печально… ДРОНОВ. – И еще как! Даже жить не хочется! БАДЬЯНОВ. – Ну, что вы, что вы… Я понимаю, эти мрачные мысли вызваны неприятностями с вашим сыном… Жизнь – это чудесная штука… и желать с ней расстаться, никогда не следует… ДРОНОВ. – Чепуха! Жизнь – это уже не такая хорошая штука! Я считаю, что с ней можно мириться только лишь с одним условием… БАДЬЯНОВ. – А именно? ДРОНОВ. – Поскольку мы живем только один раз, то жить надо хорошо! Иначе игра не стоит свеч! А для того, чтобы жить хорошо – надо уметь жить! БАДЬЯНОВ. – А для того, чтобы уметь жить, - что надо уметь? ДРОНОВ. – Ну, как бы вам сказать?.. Горизонт надо иметь… горизонт! Да, кстати, я слышал, что у вас подходит очередь на машину… хотите купить «Москвича»? БАДЬЯНОВ. – Да, очередь-то подходит… но вот как раз во вторник я собираюсь сообщить в магазин об отказе купить машину… ДРОНОВ. – Вот те раз! А машина бы вам очень пригодилась ездить на дачу… А дача-то хороша! Я как раз вчера проезжал мимо ее… БАДЬЯНОВ. – Но, к сожалению, половину дачи пришлось продать… Моя жена была очень больна… Чтобы окончательно поправить ее здоровье, я два года держал ее на юге.. а для этого нужны были деньги… ДРОНОВ. – Но все-таки, по-моему, машину терять нельзя… Сколько времени вы стояли в очереди за этой машиной? БАДЬЯНОВ. – Много… Но ничего не поделаешь… Да и, признаться, я даже забыл, что стою в очереди за машиной… а теперь, когда пришло извещение получать машину, - у меня таких денег нет и я не вижу их даже в перспективе… ДРОНОВ. – Ну, знаете!.. Архимед очень мудро изрек: - «Деньги есть в каждом доме… только надо уметь их взять!» БАДЬЯНОВ. – Гм! А вы тут, случайно, не спутали Архимеда с Остапом Бендером?.. Вряд ли Архимед был бы так почитаем всеми народами, если бы ему принадлежали советы, как воровать деньги… ДРОНОВ. – Ну, зачем воровать? Это грубо!.. Можно сделать так, что стоит только сказать два слова и деньги вам даже в зубах принесут… БАДЬЯНОВ. – Не понимаю… ДРОНОВ. – И я это могу вам устроить… БАДЬЯНОВ (поднимаясь). – Ну, вот что… Я понимаю, в вашем доме произошла неприятность… вы очень взволнованы, но все же я считаю ваши слова такими, что я сейчас даже жалею, что принял ваше приглашение и пришел к вам в дом… ДРОНОВ (смеясь). – Да подождите, куда вы?! Только по дружески… И вы никогда никаким подобным образом не пользовались поддержкой?.. БАДЬЯНОВ (даже замер). – Что-оо?! ДРОНОВ. – Странно! Этот человек не мог меня обмануть… БАДЬЯНОВ (возвращаясь от двери). – Что-оо? Какой человек? ДРОНОВ. – Ну, как бы это вам сказать… он настолько умен, что мы даже называли его своим Архимедом… БАДЬЯНОВ. – Как фамилия этого прохвоста? ДРОНОВ. – Измените тон!.. БАДЬЯНОВ. – Фамилия? ДРОНОВ. – Талалаев! БАДЬЯНОВ. – Кто он такой? ДРОНОВ. – Это тот человек, у которого ваш дядя выпросил деньги на постройку дачи… Он же – Талалаев поручил директору завода, на котором работал ваш дядя, отпустить и фондовый строительный материал. БАДЬЯНОВ. – Что вы сказали?! ДРОНОВ. – Словом, это тот, благодаря которому именно вы же и получили по завещанию после смерти вашего дяди, его дачу… а тем самым получили возможность иметь деньги, чтобы вылечить и спасти от смерти вашу жену… и после этого вы еще называете этого человека «прохвостом»?! БАДЬЯНОВ. – Подождите… подождите!.. Дронов, вы ли это? ДРОНОВ (смеясь). – А на кой черт Талалеву был нужен ваш дядя, если бы у него не было, как это говорится, - такого перспективного племянника, как вы?! БАДЬЯНОВ. – Говорите прямо: - значит в ваших глазах мой дядя, совершая подобное, якобы от своего имени, на самом деле действовал как мое подставное лицо? ДРОНОВ. – Во всяком случае, если все это коснется буквы закона, ваше «алиби» во всем этом вам доказать не удастся! БАДЬЯНОВ. – Нет, докажу! ДРОНОВ. – А чем? Откуда у старого холостяка вашего дяди могли бы появиться такие деньги на постройку дачи? БАДЬЯНОВ. – Дядя мне сказал, что он еще очень давно выиграл по займу пятьдесят тысяч, и затем у него было накоплено кое-что… ДРОНОВ (расхохотавшись). – Ах, эти займы! Какое это было благословенное время, - время займов! Сколько оно покрыло грехов! Да что ваш дядя! Я знавал людей, которые после очередного тиража, буквально сутками дежурили около сберкасс, чтобы поймать того счастливчика, на облигацию которого выпал крупный выигрыш!.. И они тут же перекупали у него эту облигацию, платили этому обалделому счастливцу в два раза больше суммы выигрыша, а затем уже в другом городе предъявляли лично сами эту облигацию в банк, получали вместе с выигрышем, который, как вы понимаете, их меньше всего интересовал, и «охранную грамоту», иначе говоря, официальную справку от банка, что такой-то гражданин действительно выиграл по займу такую-то большую сумму… и тем самым, благодаря этой «охранной грамоте», они сразу же получали возможность более свободно оперировать имеющимися у них деньгами, которые до этого у них были зарыты в подвале и находились как бы на нелегальном положении. БАДЬЯНОВ. – Да понимаете ли вы, что вы говорите?! ДРОНОВ. – Но об этом известно не только мне… Еще на днях в разговоре за столом, когда здесь сидел мой будущий зять Граве, - Талалаев в разговоре о вас – опять это подтвердил… (и в дверь) Граве! Позовите Граве ко мне! БАДЬЯНОВ (раздраженно). – Не надо!.. Не смейте! ДРОНОВ. – Нет, почему же… раз уж пошел такой разговор… …вошел Граве, и, как истукан, остановился у двери. ГРАВЕ. – Я вас слушаю… Вы меня звали? ДРОНОВ (не моргнув глазом). – Милий Рудольфович… при вас Талалаев рассказывал о том одолжении, которое по его заданию было сделано дяде товарища Бадьянова?.. ГРАВЕ (с немигающими глазами). – Совершенно верно! ДРОНОВ. – А вы понимаете, во имя чего он это сделал? ГРАВЕ. – Ну, как же! Только из-за Антона Илларионовича! ДРОНОВ. – Все! Можете идти. Только далеко не уходите… И Граве ушел… Бадьянов сидит совершенно раздавленный. БАДЬЯНОВ. – Да что же это такое?! Как же он мог позволить такое?! Где у него была совесть… стыд?!.. Нет, нет! Это я докажу! ДРОНОВ. – Попробуйте… Вам, конечно, виднее… Но уж если вам придется доказывать – это уже само по себе плохо!.. Ведь ваш дядя умер… Вы будете говорить одно, а Талалаев будет доказывать другое… А с ним в таких делах вам не справиться… и вы ведь знаете, теперь время такое… особенное… и на такие дела смотрят по особенному… Словом, и по нашим расчетам, как бы вы не доказывали, даже в лучшем случае, с тем доверием, которое вы сейчас имеете у высших властей, вам уже придется навсегда распрощаться… и это, как пить дать! БАДЬЯНОВ (с ненавистью). – Ах, вы сволочи!.. Ах, вы подлецы! ДРОНОВ. – Но, но… только не орите! Слышите!.. Мы за себя тоже постоять сумеем! БАДЬЯНОВ. – Но как вы могли пойти на такой шантаж?! ДРОНОВ. – Повторяю. Мы помогли вашему дяде только ради вас… И в наших деловых кругах это не считается особым предрассудком… Когда кому-то нужна помощь, то деловые люди, которые связаны друг с другом общими интересами, всегда приходят друг другу на помощь… Вот тогда и называются имена тех, кто может посодействовать в ответственных кругах выпутаться из беды… БАДЬЯНОВ. – Скажите, зачем вы мне все это говорите с такими подробностями и так вызывающе нагло?.. ДРОНОВ. – А что нам вас бояться?!.. Это вам теперь надо нас бояться!.. Теперь, после смерти вашего дяди, я не вижу наличия у вас каких-либо возможностей причинить нам хотя бы малейший вред… БАДЬЯНОВ. – И большая у вас банда? ДРОНОВ (смеясь). – Но это вы узнаете, когда поплотнее войдете в нее. БАДЯЬНОВ. – Нет, это черт знает что такое?! А в это время миллионы людей отдают себя целиком стране, добиваются таких изумительных побед…, а тут какая-то мразь… какие-то прохвосты сидят, как совы, подстерегают добычу, набрасываются, рвут в клочья… ДРОНОВ (спокойно). – Ну, так как… что будем делать? БАДЬЯНОВ. – Значит, вы не случайно начали этот разговор… ДРОНОВ. – Я никогда случайно ничего не делаю! БАДЬЯНОВ. – Так какая же цель скрывается за вашими словами?.. ДРОНОВ. – Ну, если так поставлен вопрос, тогда слушайте… БАДЬЯНОВ. – Слушаю… ДРОНОВ. – Талалаев очень умен… и очень силен… Когда-то он очень высоко шел… Впрочем, это не имеет прямого отношения к нашему разговору… Но у меня с ним такие взаимоотношения, что я могу заставить его не только забыть об этом, но даже и о том, что вы вообще существуете! БАДЬЯНОВ (через паузу). – Что вы от меня хотите? ДРОНОВ. – А вот что… Мы помогли вашему дяде, а вы помогите моему брату… Так на так!.. (и закурив) Дело вот в чем… Мой младший брат, как и я, тоже инженер… Я лично его считаю даже намного талантливее себя… Я вас знакомил с ним здесь… Так вот, около года тому назад он был назначен заместителем директора одной большой трикотажной фабрики. Эта фабрика находится не у нас, а в соседней области… Всеми делами там вертит директор, некий Аркашка Казаков, а главный инженер там некто Протопопов… пройдоха, каких свет не видал!.. Обоих я знаю. Причем, Аркашка Казаков когда-то работал у меня заместителем… И, надо сказать, расстались мы с ним, как враги… И вот мой брат, работая там, увидел все, что эти архаровцы вытворяют… и он не хотел с этим смириться... БАДЬЯНОВ. – Или скажем так… те не пожелали с ним делиться. ДРОНОВ. – Короче, как только они почувствовали в моем брате своего врага, они стали выживать его с фабрики всяческими способами. Теперь они этого добились… Приказом директора он от работы отстранен. Теперь приехал ко мне… и я, как старший брат, намерен ему всячески помочь… БАДЬЯНОВ. – Но я не понимаю, чем я-то могу помочь?! ДРОНОВ. – Вот эта фабрика и есть тот дом, где для вас лежат большие деньги… И если вы только внимательно выслушаете, а затем сделаете небольшое усилие, то вам без единого звука, прямо в зубах, принесут столько денег, что вы не только купите себе «Москвича», но даже «Волгу» и, кроме того, еще, как говорится, и на черный день вам останется достаточно… БАДЬЯНОВ. – Боже, какие вы все прохвосты! ДРОНОВ. – А вы?.. БАДЬЯНОВ. – Да, раз я унизился до такого разговора с вами, видимо и я уже тоже прохвост! ДРОНОВ. – Вот на этом давайте и закончим наши взаимные оскорбления. Будем разговаривать как сильные люди. Вы видели картину «Сильные мира сего»?.. Видели? Ну, вот и давайте разговаривать так же… БАДЬЯНОВ. – Так что я должен сделать? ДРОНОВ. – Вот это уже деловой разговор! БАДЬЯНОВ. – Я слушаю. Что нужно? ДРОНОВ. – Очень немного. Мой брат подробненько вам расскажет про все дела Аркашки Казакова и Протопопова… Он вам поведает самым подробнейшим образом о том, что они творят в своей вотчине… и каким образом грабят, как вы изволили выразиться, «Казну»… Потом вы их вызовите по телефону к себе… И вот, когда они появятся у вас в кабинете… Теперь смотрите внимательно на меня!.. Вы вот эдаким манером развалитесь в своем кресле… и, длинно зевнув, заявите им, примерно, следующее… «Мне поручено ревизовать вашу фабрику от самых ворот и до индивидуального сортира директора»… Затем посмотрите на них пристально и через паузу, лениво, но значительно произнесите всего лишь только девять слов: - «И имейте ввиду, что я уже все знаю!». БАДЬЯНОВ. – И что же будет дальше? ДРОНОВ. – Ну, а дальше они начнут умолять вас как бы замять все это дело, то есть придать ревизии глянцевый оттенок… и спросят вас о сумме, которая бы вас устраивала… БАДЬЯНОВ. – И что же я должен сказать? ДРОНОВ. – Вы должны будете произнести, не моргнув глазом, еще два слова: - двести тысяч… БАДЬЯНОВ. – Как двести? ДРОНОВ. – Ну, двести тысяч, по старому… Но повторяю, только не моргнув глазом! Вот так же, как я сейчас смотрю на вас… БАДЬЯНОВ. – Да вы просто сошли с ума! ДРОНОВ. – Не волнуйтесь! Я человек осведомленный в этих делах! БАДЬЯНОВ. – И они дадут двести тысяч?! ДРОНОВ. – Сумеете выговорить больше – больше дадут!.. Тут дело только в артикуляции… БАДЬЯНОВ. – И у них есть такие деньги? ДРОНОВ. – Во всяком случае – никак не меньше, чем, скажем, у такого государства, как Лихтенштейн… Знаете, есть там на границе Испании и Франции, которое не больше, чем наша танцплощадка, но есть свой флаг и герб… БАДЬЯНОВ. – И дальше? ДРОНОВ. – А дальше… Вы себе возьмете ровно семьдесят пять, а остальные передадите мне… А я уже в свою очередь часть этих денег передам своему любимому брату, чтобы он смог как-нибудь перебиться, пока находится без работы… Ведь поить, кормить детей надо, а он у меня большой семьянин… какую-то часть подброшу дочери на свадьбу… Ну, а остальные денежки оставлю себе… Ну, как вы находите это предложение? Интересным? БАДЬЯНОВ. – Признаться, не столько интересным, сколько глупым… ДРОНОВ. – Вы хотите сказать, - как же я могу сделать эту ревизию, когда их фабрика находится в другой области… и никак нашему совнархозу не подчинена… Это вы имеете в виду?.. БАДЬЯНОВ. – Да. И они пошлют вас к чертовой матери – и все! ДРОНОВ (поднимаясь с кресла, подошел к двери). – Э-эх, вы!.. А еще называетесь начальником особой группы ревизоров… (и открыв дверь, кричит) Граве!.. Милий Рудольфович, на минуточку! Опять появляется Граве. ГРАВЕ. – Я вас слушаю. ДРОНОВ. – Когда вы вернетесь из командировки в Москву? ГРАВЕ. – Дня через три… ДРОНОВ. – У меня будет к вам поручение. Напомните мне перед отъездом. (и когда Граве ушел) Так вот, Антон Илларионович, когда у вас появится в кабинете Аркашка Казаков и Протопопов… Смотрите сюда!.. Вы вот эдаким манером откроете правый ящик своего стола… и предъявите им бумагу, на которой будет стоять штамп Министерства финансов и в этой бумаге будет написано черным по белому, что Министерство финансов поручило эту ревизию именно вам… БАДЬЯНОВ. – Да у вас, оказывается, все это солидно поставлено… ДРОНОВ. – А нам иначе нельзя! Наша машина должна работать безотказно! И учтите, тот, кто вошел, включился в нее даже маленьким валиком… БАДЬЯНОВ. – Понятно! – Тот уже будет обязан вертеться, как вертится вся эта преступная машина… ДРОНОВ. – Словом, вам предлагается даром почти сто тысяч… найдите здесь хоть какую-нибудь опасность для себя? – Не найдете! Нет ее! И к тому же вы деньги возьмете даже не у «Казны»… БАДЬЯНОВ. - … А у тех, кто грабил эту «Казну»… ДРОНОВ. – Ну, вот опять эти народовольческие сентиментальности! БАДЬЯНОВ. – Какие, какие сентиментальности? ДРОНОВ. – Вот те самые, которые вас еще так обременяют… БАДЬЯНОВ (через паузу). – Но Талалаев будет молчать? ДРОНОВ. – Как могила!.. БАДЬЯНОВ (через паузу). – Хорошо. Пришлите завтра ко мне вашего брата к концу работы… пусть он мне поведает, что знает… ДРОНОВ. – Добро! (кричит в дверь) Леонид! Быстро ко мне! Появляется брат Дронова. ДРОНОВ. – Завтра в три часа дня, как штык, быть в кабинете у Антона Илларионовича… и выложи ему все, как на духу… ЛЕОНИД КОНДРАТЬЕВИЧ. – Слушаюсь! ДРОНОВ. – Все… (брат тут же уходит) Ну, по рукам! БАДЬЯНОВ (протягивая руку). – Вы знаете, вот я сейчас смотрю на вас – и до сих пор не могу придти в себя и поверить, что вы это тот же человек, который был передо мной два часа назад… ДРОНОВ (смеясь). – Он, Антон Илларионович! Он самый! БАДЬЯНОВ. – Да, знала бы советская власть, какая сволочь ее еще окружает! ДРОНОВ (смеясь). – Да неужели?!.. В первый раз слышу! БАДЬЯНОВ (даже весело). – У-ух, какая! Потрясающая сволочь!.. Стрелять таких мерзавцев прямо на месте! ДРОНОВ. – И вас тоже? БАДЬЯНОВ. – В первую очередь! Конец первого акта. АКТ ВТОРОЙ КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ Кабинет Антона Илларионовича Бадьянова. В кабинете ничего лишнего. Обстановка служебная. Бадьянов сидит за письменным столом и что-то пишет. Слева от него большая стопка уже исписанной им бумаги… потом он запечатывает их в конверт… Письменный стол расположен так, что зрителю видно, что к пресс-папье и высокому чернильному прибору прислонены фотографии, на которых сняты дети и какая-то женщина… Бадьянов берет в руки фотографии, смотрит на них и с горестной нежностью что-то неслышно шепчет. Раздается телефонный звонок. Бадьянов берет трубку. БАДЬЯНОВ. – Да… А что такое?.. Хорошо, я сейчас открою… Он быстро прячет в стол фотографии, потом подходит к двери, открывает ее. В комнату входит секретарь. СЕКРЕТАРЬ. – Антон Илларионович, вас хочет видеть ваша жена… БАДЬЯНОВ. – Как, она здесь? Но я не могу ее сейчас видеть… Вы понимаете, не могу! Это выше моих сил. СЕКРЕТАРЬ. – Но… БАДЬЯНОВ. – Никаких «но»! Скажите, что я занят… что у меня очень ответственные люди… Совещание… Одним словом, придумайте что-нибудь… СЕКРЕТАРЬ. – Но она пришла не одна, а вместе с товарищем Андриановым. БАДЬЯНОВ. – Что?!.. С кем? СЕКРЕТАРЬ. – С первым секретарем Обкома… …и тут же приоткрылась дверь и послышался голос: ГОЛОС. – Разрешите, товарищ Бадьянов? БАДЬЯНОВ (смущенно). – Да, конечно, Дмитрий Александрович… …двери раскрываются шире… за дверью виден человек, который предупредительно пропускает впереди себя жену Бадьянова. АНДРИАНОВ. – Прошу вас, Екатерина Ивановна… …и в кабинет входит жена Бадьянова – Екатерина Ивановна и следом за ней первый секретарь Обкома. И хотя он произнес всего несколько слов, но даже внешне его личность сразу же привлекает к себе своим рисунком, в котором отчетливо выражена и какая-то особая серьезность, ясность, широта и глубокая значительность. БАДЬЯНОВ. – Здравствуйте, товарищ Андрианов!.. Какими судьбами? АНДРИАНОВ. – Да был у Председателя Совнархоза, заодно заглянул и к вам… Секретарь вышла. Пауза. Бадьянов растерянно смотрит то на жену, то на Андрианова. БАДЬЯНОВ. – Катюша, я звонил домой… где ты была? АНДРИАНОВ (смотрит в окно). – Она была у меня. БАДЬЯНОВ. – У вас?! АНДРИАНОВ (повернувшись к Бадьянову). – И рассказала мне все! БАДЬЯНОВ. – Как?! АНДРИАНОВ. – А теперь вы сядьте вот на это место… напротив вашей жены, а я сяду на ваше… за ваш письменный стол… и мы поговорим… БАДЬЯНОВ (растерянно). – Прошу вас… АНДРИАНОВ. – Что это? (берет пакет, читает) «В областное управление Комитета Государственной Безопасности… лично товарищу…». А мне можно узнать, что это? БАДЬЯНОВ (в совершенной растерянности). – Но это… АНДРИАНОВ. – Ну, я вижу вам трудно сейчас разговаривать… (и сразу вскрывает конверт). Ничего, не волнуйтесь… Я как-нибудь объясню свое любопытство нашему начальнику Госбезопасности… Ну, вы поговорите с женой, а я почитаю… …Андрианов начал читать… Бадьянов смотрит на жену, но она не смотрит на него и тихо плачет. БАДЬЯНОВ (тихо, нежно). – Катя, зачем ты так сделала?.. Ты что, не поверила тому, что я тебе рассказал?.. Ты не увидела в этом правды?! ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – Нет, я верю в тебя, но я почувствовала, что ты… что тебе тяжело… одному выдержать все это… что тебе сейчас может помочь только такой человек, авторитет которого для тебя намного сильнее, чем мой, иначе ты можешь сорваться… не выдержать и уклониться от боя… АНДРИАНОВ (продолжая читать). – А тут нужно дать бой… и такой бой, чтобы от них только брызги полетели в разные стороны… (и вдруг резко рванул средний ящик стола на себя.) БАДЬЯНОВ. – Что вы делаете?! АНДРИАНОВ (что-то увидев). – Н-да! Хорош! ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – А что там такое? Андрианов взглянул на нее и вытащил из стола явно не то, что было у него под рукой в этот момент. АНДРИАНОВ. – Да вот фотографии детей… есть и ваша фотография… ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – Антон, каким образом они оказались здесь? Они ведь были в альбоме, я только вчера видела их там… АНДРИАНОВ. – И это я сейчас выясню… Только, прошу вас, Екатерина Ивановна, оставьте нас на пару минут вдвоем, подождите меня у секретаря… …и вот, когда жена Бадьянова вышла, Андрианов достал из ящика какое-то письмо. АНДРИАНОВ. – Письмо жене… (и затем вынимает из ящика револьвер и кладет его на стол.) Как это назвать?! (Бадьянов молчит.) Так, значит, вы не только уклонились бы от боя, но и, как это сказано, где-то у Маяковского: - «… А смерть уже лежала на столе шестизарядная холодная… стальная…» БАДЬЯНОВ. – Но я… АНДРИАНОВ. – Что я?!.. Значит, если бы мы немножко опоздали, - вы бы уже успели совершить такую мерзость, которая кроме презрения к вам ничего бы не вызвала у меня!.. Что молчите? (выходит из-за стола, подходит с револьвером в руках к Бадьянову и в упор говорит) И это имея такого верного друга, как ваша жена… и таких чудесных детей… Эх, вы!! БАДЬЯНОВ. – Но я столкнулся сейчас с тем, чего никогда в жизни не ожидал… Люди, против которых я боролся, сделали все, чтобы превратить меня в их сообщника. Отчаянно, подло, чтобы завладеть мной, они подобрались ко мне со стороны дяди… И вот, когда он умер, - они начали действовать… АНДРИАНОВ. – Так для того, чтобы всю эту мразь разоблачить и сорвать с них маски, вы должны были принять эту игру… БАДЬЯНОВ. – Вначале я так и решил, потому и принял предложение Дронова… Я так и задумал, чтобы потом схватить их всех за горло… АНДРИАНОВ. – Вот так и надо было действовать… БАДЬЯНОВ. – Но Дронов уничтожил мою решимость одной фразой… АНДРИАНОВ. – Какой фразой? БАДЬЯНОВ. – Он заявил, что если я даже как-то сумею доказать свое «алиби» во всей этой истории, то все равно в глазах людей я буду бесповоротно очернен… Какое-то грязное несмываемое пятно останется на мне навсегда, и в глазах всех я уже буду не тот Бадьянов, который тридцать лет с такой гордостью носил партбилет… АНДРИАНОВ. – А вот это они тоже учли… И действовать они начали только тогда, когда уже умер ваш дядя… Почему же они этого не сделали раньше, при его жизни? Именно на этом и построен весь их шантаж… БАДЬЯНОВ. – Но этого я уже перенести не мог… АНДРИАНОВ. – Что значит «не мог»?! Неужели вам не понятно, чем вызван их шантаж против вас? Они гибнут… Вы понимаете, - гибнут! После двадцать второго партийного съезда, который утвердил новый манифест коммунизма, всем недостойным преступным элементам пробил последний час! Ни одно слово, ни одно положение, изложенное в новой третьей программе не будет уступлено ни кому. Тот, кто будет нашему движению вставлять палки в колеса, - пусть пощады не ждет!.. В это двадцатилетие будет сделано все, чтобы сорвать маски со всех нечестных людей. Они уже агонизируют! Поэтому им сейчас особенно нужны люди, которые могли бы во время предупредить о грозящей опасности, смягчить обрушившийся на них удар… с наименьшими потерями для себя вылезать из беды и тем самым продлить свое существование в нашем обществе… И вот потому, что вы являетесь такой нужной для них фигурой, и не имея возможности предложить это вам лично, они, как говорится, подобрали ключи к вашему дяде. БАДЬЯНОВ. – Но могло ли мне тогда придти в голову, что эта дача выстроена на деньги прохвостов и никаких 50 тысяч мой дядя, по утверждению Дронова, не выигрывал… АНДРИАНОВ. – И вы поверили?.. БАДЬЯНОВ. – Когда-то мой отец и дядя полюбили одну девушку… Но эта девушка все же предпочла моего отца… и после этого дядя чуть ли не возненавидел нашу семью… и потом всю неприязнь перенес и на меня… И вот я подумал… чтобы отплатить нам за свое одиночество и отвергнутую любовь… АНДРИАНОВ. – Но перед смертью он же примирился с вами?.. БАДЬЯНОВ. – Да, он вдруг пригласил к себе меня и мою семью… очень трогательно попрощался с нами и неожиданно объявил, что завещает свою дачу мне… Да как я мог подумать… АНДРИАНОВ. – Но все это ложь!.. БАДЬЯНОВ. – Что ложь? АНДРИАНОВ. – Да вот только на днях был схвачен за руку, окопавшийся в одном учреждении, известный вам должностной прохвост, о котором были получены сведения, что вместо того, чтобы немедленно удовлетворять обоснованную законную просьбу некоторых мало сведущих граждан, - он начал качать головой и делать вид, что для этого ему надо идти против закона и крутил и вертел людей до тех пор, пока не добивался взятки… БАДЬЯНОВ. – Но какая здесь связь с историей постройки дядей этой окаянной дачи? АНДРИАНОВ. – Да нам уже доподлинно известно, что ваш дядя действительно выиграл по займу пятьдесят тысяч… и, прибавив к этому свои сбережения, начал постройку дачи… А то, что ему была оказана добавочная помощь со стороны того предприятия, где он проработал не одно десятилетие и там же, попав рукой в ленту транспортера, получил такую травму, что был лишен возможности работать дальше, - так на эту помощь ваш дядя имел полное основание… БАДЬЯНОВ. – Так, значит, мой дядя… АНДРИАНОВ. – Честный человек! И только эта банда, которая охотилась за вами, оказавшись в той же системе, где работал ваш дядя, после его смерти повернула все по-своему и начала вас шантажировать прямо в лоб, угрожая вам разоблачением, чтобы заставить вас служить этим негодяям, в то время как и разоблачать-то было нечего! И вы, вместо того, чтобы дать им настоящий отпор, - раскисли… и теперь вы будете обязаны все это исправить… БАДЬЯНОВ. – Не знаю… Вряд ли я сумею теперь это выполнить… АНДРИАНОВ. – То есть как это так?! БАДЬЯНОВ. – Когда мне Дронов предложил быть его сообщником, я на него кричал, обозвал его самыми последними словами и едва удержался, чтобы не пристрелить его, а теперь, после того, что я услышал от вас, я так взбешен, что едва ли сумею притвориться перед ним так, как это необходимо… АНДРИАНОВ. – А мы заставим! Иначе положишь на стол партийный билет! Да, да! Так, к делу! (и вынимая из конверта какую-то бумагу.) Это вот и есть то подложное письмо из Министерства финансов, состряпанное Дроновым? БАДЬЯНОВ. – Оно самое… АНДРИАНОВ (читая). – Ай да Дронов! И даже подпись Министра подделал! БАДЬЯНОВ. – А вот это бумага с перечнем злоупотреблений, совершенных на фабрике, где работал Дронов… АНДРИАНОВ. – Ну что ж, почитаем… БАДЬЯНОВ (в раздумье). – Вы знаете, чего я никак не могу понять?.. Словом, я очень люблю талантливых людей… Люблю талант! Маленький… большой… Ну, хотя бы вот тот же Дронов… Ведь он явно талантливый человек! И вдруг узнаешь, что это даже не человек, а просто какой-то чемодан с двойным дном! Ну, как это может уживаться – талант и бесчестье?! АНДРИАНОВ (продолжая читать). – И еще как уживается! Недавно мне один рабочий, наш делегат на 22 съезде партии, поведал мне о Дронове такое… БАДЬЯНОВ. – Да?!.. И вы знаете, что более всего поразительно?.. Я убедился в последнем разговоре с Дроновым, что наглость подобных, как говорится, базируется главным образом на то, что их взгляды на честного человека таковы: - «Честен тот, кто не умеет жить!».. Следовательно, любой подлец, который совершает должностное преступление, ворует, приписывает, лжет, занимается очковтирательством, - оказывается, смотрит на любого честного человека чуть ли не с презрением… АНДРИАНОВ (продолжая читать). – Вот только за одно это – пусть они пощады не ждут! БАДЬЯНОВ. – И за то, что честный советский человек живет честно и трудится изо всех сил, - вот такой, как Дронов, считает этого человека, чуть ли не за идиота!.. АНДРИАНОВ. – Вот когда Дронова, после приговора суда, привезут в тюрьму, откуда он, в лучшем случае, выйдет только седым стариком, и где он будет видеть голубое небо только через тюремную решетку, - вот тогда пусть он задумается над тем, что значит – «уметь жить»… и кто в конце концов идиот?! БАДЬЯНОВ. – Так все-таки, что же это такое «ТАЛАНТ»? АНДРИАНОВ (отодвигая бумаги). – Сдается мне, что больше всех прав в определении, что такое талант, - знаете кто? БАДЬЯНОВ. – Кто? АНДРИАНОВ. – Великий русский писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин! БАДЬЯНОВ. – А что он сказал? АНДРИАНОВ. – Щедрин сказал так: - «Талант, - это такая почва, что какое только дерьмо на ней не взрастет!».. БАДЬЯНОВ. – А ведь, пожалуй, правильно. АНДРИАНОВ. – И еще как правильно! Наличие таланта еще не определяет обязательного присутствия в человеке главных его достоинств, а именно: СОВЕСТИ и ЧЕСТИ. У нас сотни миллионов людей, у которых совесть и талант – это одно целое… А без совести и чести никакой талант нам не нужен… Мы строим коммунизм!.. … Неожиданный звонок телефона… Андрианов берет трубку и передает ее Бадьянову. БАДЬЯНОВ. – Бадьянов слушает. Кто, кто?.. Казаков Аркадий Владимирович?.. Так, значит, прибыли?.. Но я вас ждал дня через три… Дайте сообразить… (и зажав трубку). Это как раз те, которых я вызвал по просьбе Дронова… (и опять в телефон). А главный инженер Протопопов прибыл с вами?.. Так… Но скоро обеденный перерыв… АНДРИАНОВ (тихо). – Сейчас же принять этих голубчиков… БАДЬЯНОВ. – А где вы находитесь?.. Ну, хорошо, поднимайтесь на лифте. Да, четвертый этаж… (повесил трубку). АНДРИАНОВ. – Ну, договорим потом! А теперь действовать!.. Вот номер телефона, по которому вы будете сообщать, как пойдут дела… Там уже все знают, готовы слушать и инструктировать, как вести себя дальше… Потом позвоните и мне на квартиру… (и открыв дверь) Екатерина Ивановна, на минуточку!.. (входит жена Бадьянова) Ну, мы договорились… ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – Он понял все? БАДЬЯНОВ. – Все, дорогая, все… ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – Антон, теперь выдержишь? АНДРИАНОВ. – А если не выдержит, будет сентиментальничать и провалит все, - вылетит из партии! И это так же верно, как то, что я Андрианов, что после такого, на редкость холодного, но урожайного лета, сегодня теплый, солнечный осенний день… на улицах продают чудесные астры… Ну, не будем ему мешать… Целуйте его скорей… и сейчас же заедем за вашими ребятишками и прямо ко мне, есть грибы, которые я собрал сам… ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА. – Грибы?.. АНДРИАНОВ. – Да, да… последние осенние грибы… Я с детства ужасно любил собирать грибы и сегодня утром, возвращаясь из колхоза, - я не удержался и прошел один лесок… и набрал такие грибы, крепенькие, просто на удивление! …Бадьянов кинулся к Андрианову и крепко сжал его в объятиях. АНДРИАНОВ (похлопывая Бадьянова по спине). – Да, да! А вы знаете, как моя матушка готовит грибы со сметаной? – Как никто! И вот мы их сегодня с вашей женой и детишками так начнем уплетать… а вы тут копайтесь со всей этой сволочью… И только попробуйте оказаться не на высоте! …И они вышли из кабинета… Вся эта встреча совершенно изменила Бадьянова. Он, словно преобразился. На мгновение над чем-то задумался,… потом нажал кнопку звонка. Входит секретарь. БАДЬЯНОВ. – Сейчас ко мне явятся два человека… фамилия одного Казаков, другого – Протопопов… Пропустите их ко мне… СЕКРЕТАРЬ. – Хорошо. БАДЬЯНОВ. – Стойте! Вызовите ревизоров Иваницкого и Гурова с их заключениями… Секретарь вышла. Раздался телефонный звонок. БАДЬЯНОВ. – У телефона Бадьянов… Кто, кто говорит?.. Дронов?.. Ну, что вам?.. Ну, здравствуйте!.. Что, что сообщил вам брат по телефону?.. А они уже прибыли и сию минуту будут у меня в кабинете… (и раздраженно) Да, да… Все потом расскажу… А теперь прошу не мешать. …и только положил трубку, вошла секретарь. СЕКРЕТАРЬ. – Казаков и Протопопов… БАДЬЯНОВ. – Пусть войдут… И в кабинете появились директор текстильной фабрики Казаков и главный инженер Протопопов. Казаков был небольшого роста, выглядел деловито, улыбался, но напряженно… Главный инженер Протопопов был длинный, тонкий и флегматичный. КАЗАКОВ. – Разрешите? БАДЬЯНОВ (внимательно посмотрев то на одного, то на другого). – Ну-тесь? Так кто же из вас директор фабрики Казаков? КАЗАКОВ. – Я директор фабрики – Казаков Аркадий Владимирович… БАДЬЯНОВ (взгляд в сторону длинного). – Следовательно, вы… КАЗАКОВ. – Главный инженер – Протопопов Ефим Сергеевич… БАДЬЯНОВ. – А что главный инженер у вас всегда такой молчаливый? КАЗАКОВ. – Ефим Сергеевич человек техники, а она, вы знаете, только действует… Правда, раньше, он был все же более разговорчив, но после утверждения съездом третьей программы – он совсем умолк, ушел в себя, а вернее в технические расчеты, в то новое, что нужно сделать, чтобы быть на уровне новых небывалых задач… БАДЬЯНОВ. – Похвально, похвально… Опять появляется секретарь. СЕКРЕТАРЬ. – Ревизоры из Москвы – Иваницкий и Гуров просят принять… КАЗАКОВ (увидев, что Бадьянов кивнул головой). – Мы помешаем? Нам выйти? БАДЬЯНОВ. – Нет… У меня с ними короткий разговор… В кабинете появляются два человека – Иваницкий и Гуров. У одного в руках портфель, у другого парка… Иваницкий лет 45, Гурову лет 35. У обеих сильная, приятная внешность. Особенно обаятелен и широк своим жестом Иваницкий. ИВАНИЦКИЙ. – Разрешите? БАДЬЯНОВ. – Да, пожалуйста… Ну-тесь? ИВАНИЦКИЙ. – Мы все проверили и с вашим заключением согласны… Вот наши выводы… БАДЬЯНОВ (берет, читает). – Так, так… Но это зачем отмечать?! ИВАНИЦКИЙ. – Мы считаем, что руководимая вами особая группа ревизоров мастерски провела ревизию… ГУРОВ. – Да, сразу чувствуется школа Бадьянова… ИВАНИЦКИЙ. – Таким образом, мы подтверждаем тоже, что присвоенная себе руководством комбината сумма выражается вот такой цифрой… ГУРОВ. – И похоже, что директору и главному инженеру по новому законодательству угрожает… БАДЬЯНОВ. – Ну что ж… каждому свое… ИВАНИЦКИЙ. – Так мы сейчас перепечатаем, подпишем и вручим вам… БАДЬЯНОВ. – И все сегодня же пойдет к прокурору… И поклонившись Казакову и Протопопову, два эксперта исчезли. А Бадьянов, откинувшись на спинку кресла и глядя на оставшихся у него в кабинете, задумчиво произнес: БАДЬЯНОВ. – Н-да… странные существа люди… Ну, чего, спрашивается, не хватало тому же директору и главному инженеру этого предприятия?!.. Оказывается, некоторые люди устроены по иному… (обращаясь к обоим) Ну, как вы думаете?.. Ну, на что рассчитывали эти люди, когда так неправильно жили… Неужели они полагали, что это никогда не всплывет наружу и рухнет… и прощай свобода, прощай радости и наслаждения жизни!.. И вместо этого арест, тюрьма и яма… Ну, как вы, уважаемый, молчаливый человек думаете по этому поводу?.. Мне интересно, что вы скажете?.. Ведь у молчаливых людей, как правило, каждое слово имеет физический вес… ПРОТОПОПОВ. – Ничего не думаю… Каждый живет, как ему нравится… Мне совершенно нет никакого дела до таких-то дураков… БАДЬЯНОВ. – Понятно. Значит так… вы хотите быть ближе к делу? КАЗАКОВ. – Да, признаться, нам совершенно не понятно, почему мы получили вызов от вас? Ведь у нас есть свой совнархоз, а значит и свои ревизоры… БАДЬЯНОВ. – Странно, казалось бы, такие деловые люди и не знаете элементарных вещей… КАЗАКОВ. – А именно? БАДЬЯНОВ. – А кому подчинен ревизор?.. Тому же ведомственному управлению, которому подчинено и ревизуемое предприятие. А начальник управления скажем, считает, что директор ревизуемого предприятия, по его представлению, хотя в чем-то и оплошал, но все же незаменимая личность… Ну, он и даст ревизору указание, во имя своих областных интересов, смягчить акт ревизии, так сказать стесать в нем все «острые углы» и представить его далеким от правды… ПРОТОПОПОВ. – То есть вы хотите сказать… БАДЬЯНОВ (уже сердито). – То, что вы прекрасно понимаете и без моего объяснения… но только решили притвориться, что вам неизвестны такие элементарные вещи… Минуточку! Но раз вы сами предложили мне игру в «незнайки» - давайте доведем ее до конца… Так вот, для того, чтобы добиться действительно точного обследования, вышестоящие организации в особых случаях поручают ревизовать предприятие одной области – ревизорам другой области, которые совершенно независимы от влияния интересов и давления областных организаций, где будет происходить ревизия… что мы и имеем в данном случае… КАЗАКОВ. – Значит, наши областные организации в таких случаях лишены всякого права иметь какое-либо отношение к работе вашей бригады? БАДЬЯНОВ. – Не совсем так. Им вменяется в обязанности оплатить все расходы нашей бригады ревизоров за время работы ее у вас… Вот таким путем… Есть еще вопросы? КАЗАКОВ. – Вот уж никогда не думал, что наша небольшая фабрика могла вызвать к себе такое недоверие… БАДЬЯНОВ. – А вы знаете, наша практика говорит, что как раз на небольших предприятиях больше возможности для злоупотреблений… КАЗАКОВ. – Нет, не заслужили мы это,… не заслужили. У нас переходящее знамя… Обидно!.. Очень! БАДЬЯНОВ. – Ну, сентиментальность в таких вещах не может быть принята во внимание. Старая пословица сейчас звучит несколько по иному: - «Москва слезам не верит! – Москва верит только делам!» ПРОТОПОПОВ. – Значит, существует такой документ, где черным по белому сказано, что ревизию нашей фабрики вам поручила сама Москва… БАДЬЯНОВ. – А иначе, какое бы я имел право вызывать вас сюда… КАЗАКОВ. – И можно ознакомиться с этим документом?.. БАДЬЯНОВ (важно, лениво, памятуя совет Дронова). – Будьте любезны… Директор берет бумагу, читает про себя. Прочитав, задумывается. БАДЬЯНОВ. – А теперь дайте возможность ознакомиться с этим документом и вашему главному инженеру… Казаков передает бумагу Протопопову. Тот, прикрыв двумя пальцами правый глаз и выразив гримасой напряжение на своем лице, стал читать документ… и затем тоже задумался. БАДЬЯНОВ. – Ну, теперь вам ясно? ПРОТОПОПОВ. – Н-да!.. Все. БАДЬЯНОВ. – Вы глубоко ошибаетесь. Не все вам ясно. Далеко не все! КАЗАКОВ. – Как прикажете понять ваши эти слова? БАДЬЯНОВ. – А вот как… (хмуро) И имейте ввиду, что я уже все знаю о ваших делах… Это заявление сразу же вызвало растерянность на лице Казакова. КАЗАКОВ. – Я вас не понимаю, что вы можете знать? БАДЬЯНОВ. – А вот что… (и достает из другого ящика еще одну бумагу) Вот здесь вы увидите перечень всех ваших преступлений и те способы и приемы, которыми вы осуществляли свои злоупотребления… …и передает эту бумагу Казакову. Тот дрожащими руками берет ее и начинает читать, затем передает бумагу главному инженеру. Бадьянов спокойно закуривает и смотрит в окно… и, не поворачивая головы, через какое-то время говорит: БАДЬЯНОВ. – И к сему еще аленькое дополнение. Из этого кабинета вы уже не уйдете одни… Вместе с вами отсюда уже выйдем я и мои ревизоры. (Нажимает кнопку звонка. Появляется секретарь.) Вызовите к подъезду машину. СЕКРЕТАРЬ. – Хорошо. (и ушла). БАДЬЯНОВ. – Так вот, не хочу быть пророком, но… сдается мне, что вас ждет примерно такая же судьба, как и тех, о которых мы говорили в вашем присутствии… … Глубокая пауза. Казаков с трудом, даже заикаясь. КАЗАКОВ. – Можно вас попросить об одном одолжении… Нельзя ли на несколько минут закрыть дверь на ключ, чтобы сюда никто не вошел? БАДЬЯНОВ. – Это еще зачем? КАЗАКОВ. – Но я вас очень прошу… БАДЬЯНОВ. – Ну, хорошо… закрывайте… (дверь закрывается.) И, дальше? КАЗАКОВ. – Нельзя ли как-нибудь… ну, что ли… придать всему этому несколько иной ход?.. БАДЬЯНОВ. – Не понимаю… КАЗАКОВ. – Ну, я… мы… мы ни за чем не постоим!.. Если вы смогли бы это все как-то закрыть… БАДЬЯНОВ. – Опять не понимаю. КАЗАКОВ. – Ну, мы пойдем на все, чтобы этого не было… чтобы акт ревизии был бы, как вы изволили выразиться, «без острых углов»… Ну, словом, все, что вы хотите… (плачет) Любые деньги… Все, все, все! БАДЬЯНОВ (не моргнув глазом). – Какие деньги? КАЗАКОВ. – Ну, десять тысяч… только не надо… БАДЬЯНОВ. – Что десять? КАЗАКОВ. – То есть сто тысяч на старые деньги… БАДЬЯНОВ. – Да вы понимаете, что вы мне предлагаете?! КАЗАКОВ. – Ну, хорошо, пятнадцать тысяч! То есть по старому полтораста тысяч!.. Все продадим, все с себя снимем! БАДЬЯНОВ. – Довольно!.. Хватит! Вон отсюда! КАЗАКОВ. – Ну, двадцать!.. Вы слышите, двадцать! ПРОТОПОПОВ (с дрожью). – Не обещайте столько… Этого не набрать! БАДЬЯНОВ (вдруг не моргнув глазом). – Так вот – тридцать! КАЗАКОВ (опешив). – Что?!.. То есть триста?! БАДЬЯНОВ (спокойно закуривая). – И это мое последнее слово! КАЗАКОВ. – Нет, столько не набрать! Ефим Сергеевич, что делать? ПРОТОПОПОВ. – Ни в коем случае! БАДЬЯНОВ. – Не валяйте дурака, я все знаю про вас! КАЗАКОВ. – Клянусь своей честью… Детьми клянусь… Могилой отца, матери! Всем, что у меня есть святого!.. Не набрать таких денег!.. Но мы уже теперь понимаем друг друга… Поймите, что не набрать! Ведь двести тысяч тоже огромные деньги! За всю свою жизнь я даже десятки на улице не находил! Нет, вру! Как-то давно в Москве, в метро, я поднял кем-то оброненные тридцать пять рублей двадцать семь копеек… старыми, конечно. Было такое дело, было… БАДЬЯНОВ. – Тридцать! КАЗАКОВ. – Ой, батюшки!.. Да и так мы вам предлагаем… БАДЬЯНОВ. – Хватит! Дайте еще раз взглянуть на эту бумагу вашему главному инженеру и может быть он придумает как достать эти деньги… КАЗАКОВ. – Ну, пожалуйста… Но триста! Триста тысяч?! БАДЬЯНОВ. – Не триста, а тридцать! Что вы, как старухи, все еще по старому счет ведете?! КАЗАКОВ. – А, черт его знает, я к этим деньгам и до сих пор привыкнуть не могу… Раньше бывало, дашь своему сынишке рубль, так он от радости подпрыгивает чуть не до потолка… А сейчас даешь двадцать копеек, так он швыряет их тебе обратно в рожу… БАДЬЯНОВ. – Ну, - тесь?.. ПРОТОПОПОВ (смотря задумчиво поверх бумаги). – Ну, хорошо, Аркадий Владимирович… Авось, как-нибудь наберем… КАЗАКОВ. – Да откуда? Ведь если даже продать жену, тещу, детей… ПРОТОПОПОВ. – Но что делать… раз у человека в руках такой документ… (и вдруг Бадьянов видит, как Протопопов начинает складывать эту бумагу и, вроде, как бы собираясь класть к себе в карман) Поднатужимся… и как-нибудь наберем! Вот таким путем!.. БАДЬЯНОВ (изменившись в лице). – Одну минуточку!.. А что это вы собираетесь делать с этим документом? Куда вы его кладете? ПРОТОПОПОВ. – Как видите, к себе в карман… А что вы так побледнели? БАДЬЯНОВ. – Отдайте сейчас же документ! ПРОТОПОПОВ. – Ну, что вы волнуетесь? Вы же просите за этот документ триста тысяч… Ну, мы и вручим вам за него триста тысяч… КАЗАКОВ. – Ефим Сергеевич, зачем вы так обостряете отношения? ПРОТОПОПОВ (резко обрывая). – Сидите и молчите! БАДЬЯНОВ. – Да что это такое, в конце концов? ПРОТОПОПОВ. – Но, но… Только не кричите, а то я тоже могу так крикнуть, что в вашем задрипанном городе сразу все стекла из окон вылетят! БАДЬЯНОВ. – Но зачем вам бумага? ПРОТОПОПОВ. – Да с кем вы имеете дело?!.. С дураками что ли?! БАДЬЯНОВ. – Так вы не отдадите бумагу? ПРОТОПОПОВ. – Но только не раньше, чем проверю достоверность и подлинность этого документа… БАДЬЯНОВ. – То есть? ПРОТОПОПОВ. – Не сами ли вы соорудили все это московское поручение? Подлинна ли на нем подпись Министра финансов?.. Не липа ли это? БАДЬЯНОВ. – Последний раз спрашиваю! Вы еще не знаете меня! ПРОТОПОПОВ. – Ну, нет уж… извините! Не такая вы уж загадочная натура, как нам до этого изображали вас все… БАДЬЯНОВ. – Казаков! Вы что молчите?! Вы отдадите бумагу? …И вот тут Казаков, который уже что-то сообразил, уже совершенно изменился… Он весь как-то собрался в один комок и вдруг, не спуская глаз с Бадьянова, протянул в его сторону руку, которую протягивают так только тогда, когда хотят что-нибудь получить, и даже поманив указательным пальцем, злорадно улыбаясь, произнес: КАЗАКОВ. – Теперь с вас триста тысяч! БАДЬЯНОВ. – Как с меня?! КАЗАКОВ (беспощадно). – Триста! И быстро!.. А иначе вот вся эта липа… А теперь мы уже знаем, что это полная липа! – будет завтра же в Москве на столе у Министра… БАДЬЯНОВ. – Да вы самые настоящие гангстеры! Бедная советская власть! Как же она может жить, когда ее окружают такие волки?! ПРОТОПОПОВ. – И такие вот ревизоры! БАДЬЯНОВ (грустно). – Тоже правильно! КАЗАКОВ. – Так вот, ближе к делу! Триста тысяч! БАДЬЯНОВ (неожиданно расхохотавшись). – Но у меня нет их!.. Откуда я могу их взять?! Вы же прекрасно понимаете, что у меня таких денег быть не может! ПРОТОПОПОВ. – Нас это не касается. Достаньте хоть из-под земли! БАДЬЯНОВ. – Да если бы у меня даже и были такие деньги, я бы все равно не дал вам ни копейки! ПРОТОПОПОВ. – А знаете, что вам угрожает за организацию такой липы с подделкой подписи самого Министра, да если мы ее двинем… БАДЬЯНОВ. – Но у меня остается бумага с перечнем злоупотреблений на вашем комбинате… и вот если я ее двину, тогда вас уже ждет по новому закону только вышка! КАЗАКОВ. – Вы просто прелесть! И я полагаю, что мы с вами сумеем договориться… только скажите – кто эта гадина, которая с такой подробностью рассказал вам о наших делах?.. Нам нужно во что бы то ни стало знать, где завелась у нас эта оса… этот стукач… Откуда нам угрожает опасность… БАДЬЯНОВ. – А сколько я за это получу? КАЗАКОВ (вскидываясь со смехом). – Ка-ак?! Ефим Сергеевич, да ему цены! ПРОТОПОПОВ. – Хорошо. Заплатим. Говорите, кто нас предал? БАДЬЯНОВ. – Дронов. Казаков и Протопопов одновременно вскочили и тихо: КАЗАКОВ. – Мой бывший зам – Ленька Дронов? БАДЬЯНОВ. – Не совсем так. Все это затеял Кондрат Дронов… КАЗАКОВ И ПРОТОПОПОВ. – Корней?.. Сам Корней?! БАДЬЯНОВ. – Вы выгнали его брата, вот он вам за это и организовал… КАЗАКОВ (вне себя). – Ах, сволочь!.. Ай, убийца!.. Ах, гангстер! ПРОТОПОПОВ. – А ну, тише!.. Минуточку, товарищ Бадьянов… один вопрос. А каким образом он нашел к вам ход? БАДЬЯНОВ. – Да тут есть такой Талалаев… КАЗАКОВ. – Архимед! Павел Иванович! Ну, как же! БАДЬЯНОВ. – Так вот этот Талалаев, с которым меня как-то однажды в недобрый час свела судьба, он и раскрыл меня Дронову… ПРОТОПОПОВ. – А Корней Дронов использовал это против своих?! БАДЬЯНОВ. – Выходит так… И что я от Талалаева не ожидал… КАЗАКОВ (взвиваясь). – Ну-у-у! Это уже не лезет ни в какие ворота! Теперь ему будет конец! Скорей к Талалаеву! БАДЬЯНОВ. – Зачем? КАЗАКОВ. – Да вы знаете что будет, если Талалаев узнает о том, что Дронов обратил вас против своих?! Да вы знаете ли что такое Талалаев?! ПРОТОПОПОВ. – Так вот слушайте! Вот теперь мы с него… с Корнея Дронова и возьмем эти триста тысяч! КАЗАКОВ. – Правильно!.. Даже больше возьмем! БАДЬЯНОВ. – И Дронов располагает такими деньгами?! КАЗАКОВ. – Это Корней-то?! О, господи! Ефим Сергеевич, вы слышите? И этот человек здесь знаменит тем, что он самый опытный ревизор! Вы простите меня, товарищ Бадьянов, но вы просто деревня… и не позже чем начала этого столетия! Да Корней это из бандитов – бандит! Мы все дети по сравнению с ним! Ползунки! БАДЬЯНОВ. – Не верю!.. ПРОТОПОПОВ. – А позвольте вас спросить на чем же по-вашему работают… ну, хотя бы разные подпольные мастерские, которые валяют валенки?! Откуда же они могут взять такое дефицитное фондовое сырье, как шерсть?.. Да с таких же вот фабрик, вроде дроновской… А откуда берут шерсть на разные вязаные кофточки, разноцветные шарфы, перчатки, рукавички, пушистые шапочки, которые вы можете купить даже в самом центре Москвы из-под полы у самого ГУМа и у любого вокзала на Комсомольской площади?.. БАДЬЯНОВ. – Но я не понимаю, как все же можно это организовать? КАЗАКОВ. – Да у Дронова один главный инженер стоит сто сот! А его бухгалтеру, начальнику снабжения и сбыта и кладовщику вообще цены нет! Они уже пятнадцать лет с ним работают и он, видимо, дает им столько, что до сих пор, как многие не старались переманить их к себе, не удается! БАДЬЯНОВ. – Ну, хорошо! Но ведь кроме них есть еще на фабрике рабочий коллектив… коммунисты? КАЗАКОВ. – Серый вы человек! Да ведь такие дела только и строятся на том, чтобы этому вашему «честному человеку» никогда и в голову не могло придти, как это делается! Что трудовому народу нужно?! План выполняется? – Выполняется! В красном уголке знамя стоит? – Стоит! В областной газете хвалят? – Хвалят! Самодеятельность имеется? – Имеется! Своя футбольная команда есть? – Есть!.. Вот когда рабочие на это любуются… БАДЬЯНОВ. – Вот тогда шерсть с фабрики и вывозится… ПРОТОПОПОВ. – Ну, наконец-то сообразили! Да Дронов только на одних консультациях и советах, как тому или иному руководителю выйти из штопора, столько гребет, что вам и во сне не может присниться! КАЗАКОВ. – Да и помимо всего он еще известен как крупный посредник. Кому нужно достать незаконным путем лично для себя какой-нибудь станок, фондовый товар, - к Дронову! К нему даже с Кавказа обращаются за этим… ПРОТОПОПОВ. – Но к делу! Корней Дронов совершил запрещенный прием! КАЗАКОВ. – И ведь он подвел не только нас, а самого Талалаева… Та-ла-ла-ева!!.. И теперь Корнею несдобровать! ПРОТОПОПОВ. – А теперь слушайте внимательно. Вы сообщите Корнею, что мы насмерть напуганы, что все условия нами приняты… и через несколько дней деньги вам будут вручены… БАДЬЯНОВ. – А дальше? ПРОТОПОПОВ. – А то, что будет дальше, вам мы сообщим… Мы сейчас едем прямо к Талалаеву и там все обсудим и решим… КАЗАКОВ. – Словом, мы устроим по всем нашим неписанным законам, Корнею Дронову такое, что чертям страшно станет! Он нам сам в зубах принесет столько, сколько мы с него спросим!.. Он в ногах будет валяться у нас, только бы мы взяли у него деньги! БАДЬЯНОВ. – Но я бы хотел остаться при всем этом в стороне! КАЗАКОВ. – А как же! Вам нельзя иначе, а то мы вас можем потерять. Но, кой в чем вам все же придется нам помочь… ПРОТОПОПОВ. – Позвольте нам взять эти два документа с собой. Мы их должны показать Талалаеву… БАДЬЯНОВ. – Гм! Нет… Вот эту липу из Министерства, пожалуйста… но вторую – с перечнем всех ваших злоупотреблений, пока я не получу от вас деньги, я для гарантии, оставлю у себя… ПРОТОПОПОВ. – Ну, хорошо… вы убедитесь, что нам можно верить… а сейчас мы помчались к Талалаеву… …И когда закрылась дверь за Протопоповым и Казаковым, Бадьянов обессилено опустился в кресло, долго ерошит волосы, трет виски, затем берет трубку и набирает номер телефона. БАДЬЯНОВ. – Алло! Это я… Бадьянов. Только что ушли. Едва-едва все не сорвалось… Но теперь, кажется, получится гораздо масштабнее. Конец четвертой картины. КАРТИНА ПЯТАЯ И она начинается так: Когда потух свет после четвертой картины и вспыхнул опять, то зритель увидел перед закрытым занавесом, почти на авансцене, садовую скамейку… Где-то невдалеке слышится хорошая музыка, которая, видимо передавалась по уличным радио-рупорам… На скамейке, небрежно развалившись, закинув нога на ногу, сидел какой-то мужчина. Лицо его было скрыто развернутой газетой, которую он читал… Но вот он отстранил от себя газету – и мы увидели довольно интересного молодого человека… лет ему было уже под тридцать. Одет он был не совсем так, как одеваются рафинированные стиляги, но во всяком случае с сильной претензией на новую моду… Однако, по его лицу не было заметно той стандартной беспечности, которая присуща людям этого типа. Стараясь сдержать какое-то свое внутреннее волнение, он с беспокойством, которое явно старался скрыть, смотрел то в одну, то в другую сторону, словно кого-то ожидая… И вот, когда он вновь закрыл лицо газетой, на сцене появилась очень красивая тоненькая девушка. Лет ей было… ну, скажем, уже 25… на груди университетский значок, в руках у нее были прелестные осенние цветы – астры. Эта девушка неожиданно опустилась на ту же скамейку, где сидел читающий газету молодой человек… и которого, кстати, мы будем называть «Кронпринц», то есть так, как зовут этой странной кличкой все, кто его знает… Затем происходит следующее. Хотя молодой человек не видел из-за газеты приближения этой девушки, но по его движению было ясно, что он почувствовал, как кто-то сел рядом… Тогда он осторожно выглянул с одной стороны газеты, но ничего не увидев, скрылся опять за газетой… а потом отстранил ее от себя и увидел рядом очаровательную девушку, ее разноцветные астры и то ее мечтательное внимание, с каким она вслушивалась в музыку и смотрела перед собой… Молодой повеса явно растерялся, но затем учтиво сказал: КРОНПРИНЦ. – Откуда вы? Я такой красивой женщины еще никогда не видел в нашем городе… ЖЕНЩИНА. – А разве вы знаете всех женщин этого города? КРОНПРИНЦ. – Ну, всех не всех… но такую, как вы, я бы уже наверняка запомнил… Но, к сожалению, я должен вас огорчить… Это место занято… ЖЕНЩИНА (не поворачивая головы). – Гм… Вы ждете девушку? КРОНПРИНЦ. – Странный вопрос… Ну, допустим, что девушку… ЖЕНЩИНА. – Хорошо, договорились… Когда она появится, я посмотрю, как она выглядит и только тогда уйду… КРОНПРИНЦ. – А что это значит: - «Я посмотрю, как она выглядит?..» ЖЕНЩИНА. – Мне хочется убедиться в том, что у нас есть еще девушки, которые могут позволить себе встречаться с такими, как вы… КРОНПРИНЦ (вспыхнув). – Алло, алло! Да вы что, в уме?! Кто вам дал право так со мной разговаривать? ЖЕНЩИНА. – Я просто знаю, что настоящие современные девушки, как правило, отдают предпочтение только тем молодым людям, которые достойны, чтобы их любили и уважали, а мне известно, что вы являетесь как раз полной противоположностью тому, о чем я только что говорила… КРОНПРИНЦ. – Нет, это становится даже интересным! А откуда вы знаете кто я и что я?.. ЖЕНЩИНА. – Ваш отец известный генерал, участник Отечественной войны геройски погиб,… а вы – его сын, почти тридцатилетний дубина… КРОНПРИНЦ. – Это кто дубина? Это я дубина? ЖЕНЩИНА. – Я еще не закончила. Повеса… Стиляга… Бездельник… которого выгнали из института… Горе и трагедия несчастной матери и сестры, который даже забыл как его настоящее имя и привык уже к своей кличке – «Кронпринц»… Словом, которого ждет очень печальный конец… КРОНПРИНЦ (вне себя). – Вон сейчас же!.. Вон… или я… ЖЕНЩИНА (вдруг спокойно). – А ну, хватит! Рассказывайте, зачем вы к нам звонили? Зачем просили о встрече? Что вы хотите поведать? Кронпринц даже вскочил и растерянно уставился на очаровательную молодую женщину, которая продолжала спокойно сидеть на скамейке. ЖЕНЩИНА (улыбнувшись). – Ничего, ничего… Это неплохо… На нас смотрят. И эта сцена со стороны выглядит как ссора между влюбленными… Причем, один из которых очень ревнив… КРОНПРИНЦ. – Повторите – что вы сказали? ЖЕНЩИНА. – Я понимаю, вы ожидали увидеть мужчину… КРОНПРИНЦ. – Признаться, да… ЖЕНЩИНА. – Ну, а там сочли нужным, что к такому известному ловеласу на свидание лучше идти женщине… КРОНПРИНЦ (растерянно). – Да, это пожалуй правильно… ЖЕНЩИНА. – Я вас слушаю… КРОНПРИНЦ (через паузу). – Вчера, когда я сидела в кафе «Ариадна», которое находится на набережной реки, к моему столику подсели двое… завсегдатаи этого кафе, часто мы сиживали в одной компании… Это люди коммерческого склада… Неожиданно они стали меня широко угощать… Когда я напился и около полуночи вышел из кафе и уже поплелся к себе домой, меня окликнули… Оглянувшись, я увидел четверых людей, среди которых были те двое, которые меня угощали… Вся эта четверка приблизилась ко мне и затем мы, болтая, направились дальше… И вот тут я кое-как все же разобрал, что среди этой четверки находился некто Талалаев… ЖЕНЩИНА. – Что это за человек? КРОНПРИНЦ. – Не пойму. Он не местный. Но я встречал его не раз в нашем городе… Он то появляется, то надолго исчезает… Насколько я уловил, он большой авторитет среди всей этой своры дельцов, любит преферанс, довольно широкий человек… Второй был по фамилии Подляхович… Это деляга, трется около промышленных предприятий, очень ценился, как «толкач», есть такая категория дельцов… И вдруг Талалаев неожиданно, обращаясь ко мне, спросил, - не нуждаюсь ли я в деньгах… Я, естественно, ответил так: - «Как всегда – да!»... Талалаев молча вынул из заднего кармана брюк пачку денег и вручил мне… Я их вам сейчас передам… ЖЕНЩИНА. – Не надо. На нас смотрят… Оставьте их у себя… КРОНПРИНЦ. – Причем, добавил, что я смогу получить еще больше, если предоставлю им на одни сутки нашу квартиру… ЖЕНЩИНА. – Так. КРОНПРИНЦ. – Должен признаться, что это предложение меня не удивило. Я не раз уже, так сказать, сдавал» нашу квартиру разным компаниям, когда мама с сестрой переезжали на дачу. Полагая, что и в данном случае какая-то компания собирается устроить эдакий, как говорится, «сабантуй», чтобы отвлечься от дел, провести время так, как им заблагорассудится, я согласился. Но потом я понял… ЖЕНЩИНА. – И вот тут прошу поподробнее… КРОНПРИНЦ. – Словом, видимо, потому что я в их глазах был уже совершенно законченный подонок, который способен пойти на все, они не стали от меня скрывать и довольно весело объяснили, что им моя квартира нужна для того, чтобы иметь возможность встретить в ней одного человека, которого они решили как следует проучить за то, что он их, якобы, в чем-то очень подвел… ЖЕНЩИНА. – Они назвали его имя? КРОНПРИНЦ. – Некто Дронов… Корней Кондратьевич… Насколько я знаю, - директор какой-то небольшой фабрики… ЖЕНЩИНА. – И что же вы на это ответили? КРОНПРИНЦ. – Когда они мне объяснили более точно, зачем им нужна моя квартира, я хотел решительно от этого отказаться, но услышав фамилию «жертвы», я, спьяна, даже с восторгом согласился на это… ЖЕНЩИНА. – На нас смотрят… Говорите еще нежнее, как будто вы меня уговариваете, умоляете в чем-то… Так от чего вы пришли в восторг? КРОНПРИНЦ. – А вот от чего… Я на эту фамилию страшно зол!.. Дело в том, что его сын – Валерий учится в университете… является комсоргом на своем факультете… И однажды, когда я со своей компанией, не очень трезвым, явился на бал в университет, то именно Валерий Дронов с другими студентами – комсомольцами потребовали, чтобы я немедленно покинул здание университета… Когда я отказался сделать это, они вышвырнули меня, как паршивую собаку, прямо под проливной дождь! ЖЕНЩИНА. – Какой молодец! И так вы расстались с ними в два часа ночи на углу Средне-усадебной и Конноармейской… КРОНПРИНЦ. – Да, да… кажется там и расстались… ЖЕНЩИНА. – Это вам только кажется, а мы уже знаем точно. Дальше? КРОНПРИНЦ. – Но когда я проснулся утром и уже трезвым вспомнил всю эту ночную встречу и то, что мне предложили эти люди… и как-то невольно взглянул на портрет моего погибшего отца… мне показалось, что я увидел на его глазах слезы… И вот тут я со страшной силой вдруг понял, что я уже докатился черт знает до чего!.. Что так дальше нельзя, что на этом нужно немедленно поставить крест… вывернуть себя, как перчатку… и во имя своего отца и матери – порвать раз и навсегда со всей той жизнью, которую я до этого вел… ЖЕНЩИНА. – Вот вам за это цветок… КРОНПРИНЦ. – Большое спасибо… ЖЕНЩИНА. – Теперь слушайте меня внимательно… Сейчас я буду с вами говорить внешне гневно… Пусть это отметят те кретинообразные девчонки, которые за нами следят… КРОНПРИНЦ. – Это мои знакомые… ЖЕНЩИНА. – Но они могут быть знакомыми и не только вам… КРОНПРИНЦ. – Это верно… ЖЕНЩИНА. – Вы рассказали очень важную для нас вещь… Вечером зайдите опять посидеть в кафе, но в 12 часов быть уже дома… С вами встретятся и проинструктируют – как вам подготовить для этой встречи свою квартиру, как вы должны будете при этом вести себя… до каких пределов проявлять свое участие в этом… КРОНПРИНЦ. – Я понял… ЖЕНЩИНА. – А теперь давайте подумаем, как нам эффектнее расстаться с вами сейчас… (с притворным гневом.) Ну, что вы молчите?! Ну, тогда так! (и громко) Как ты мог забыть о ребенке?.. Как быть с ребенком?!.. КРОНПРИНЦ (даже испуганно). – С каким ребенком? ЖЕНЩИНА. – Нет, с вами совершенно невозможно работать! КРОНПРИНЦ. – Согласен… Ребенок!.. Пусть хоть даже целый детский сад! Но только один вопрос… ЖЕНЩИНА. – Какой? КРОНПРИНЦ. – Неужели я с вами больше не увижусь? ЖЕНЩИНА. – О, я вижу, повеса остается верным себе! КРОНПРИНЦ. – Клянусь, нет!.. Поэтому я и хочу увидеться с вами… ЖЕНЩИНА. – Сейчас отвечу… …И вдруг она вскочила и со всей силой ударила его букетом цветов по лицу, и с гневом воскликнула: ЖЕНЩИНА. – Ну, запомни, негодяй! За ребенка я тебе отомщу! Я еще увижусь с тобой! …и женщина быстро исчезла… Тут же к Кронпринцу подбежали четыре девчонки. ДЕВЧОНКИ. – Кронпринц, в чем дело?!.. Кто она? КРОНПРИНЦ. – Брысь!.. Не прикасаться сейчас ко мне! ДЕВЧОНКИ. – Нет, нет… Кто она?.. За что она так тебя? КРОНПРИНЦ (с досадой). – Ну, старая связь… встреча на курорте… Ребенок… И вот каким-то образом все же разыскала меня… … Девчонки с хохотом потащили его с авансцены, и потух свет. Конец пятой картины. КАРТИНА ШЕСТАЯ Опять квартира Дронова. Одновременно с открытием занавеса входит Дронов, за ним его жена и дочь. ДРОНОВ. – Бадьянов звонил? ЖЕНА. – Нет. ДРОНОВ. – Странно… Мы договорились, что он обязательно позвонит сюда и сообщит тебе, где я с ним встречусь сегодня… ЖЕНА. – Ну, как прошел твой отчетный доклад? ДРОНОВ (бросая на стол портфель). – Не понятно… ЖЕНА. – А почему? ДРОНОВ. – Как только я начал свой доклад, неожиданно в президиуме появился секретарь обкома Андрианов. Он очень внимательно слушал меня… На мой взгляд я сделал отличный доклад… Все присутствующие начали было сильно аплодировать, но я заметил, что Андрианов почему-то даже ни разу не хлопнул в ладоши… ЖЕНА. – Ну, мало ли… наверно думал о чем-то другом… ДРОНОВ. – Будем надеяться… (быстро садится за стол, вынимает записную книжку). Ну, что еще у меня было намечено на сегодня?.. (найдя нужную страницу) Ага!.. Вот! Лариса! Ты у Оксаны была?.. ЛАРИСА. – Была… ДРОНОВ. – Ну и? ЛАРИСА. – И вылетела, как ошпаренная, от нее… ДРОНОВ. – Как?.. Почему? ЛАРИСА. – Оксана наотрез отказалась подписать и послать от своего имени, тобой составленное письмо на Валерку в комсомольскую организацию университета… и заявила, что это гнусная подлость… ДРОНОВ. – Пошла вон отсюда! ЛАРИСА. – Почему? ДРОНОВ. – Вон! ЖЕНА (когда Лариса вышла). – Ну, за что ты ее так?.. Лариса действительно сделала все, что могла… ДРОНОВ. – Значит не все! А я ее научил, как это все провести! Надо было больше нажимать на ее самолюбие, на ее отвергнутую Валеркой любовь и что это делается только из-за нее… ЖЕНА. – Но Оксана сказала, что она поражена тем, что именно мы предлагаем так оклеветать своего сына! ДРОНОВ. – Вот чертово племя! Но где же все-таки Бадьянов?! ЖЕНА. – А что это тебя так волнует? ДРОНОВ. – Ну, вам, бабам, только расскажи… ЖЕНА. – И ты это говоришь мне, своей жене? ДРОНОВ. – С тех пор, как Валерка мне преподнес такой сюрприз, - только одной Варваре верю! Это человек! (услышав звонок) Кого там еще несет? …Открывается дверь, входит Заездина. ДРОНОВ. – О, Варвара!.. Здравствуй! Легка на помине! Стой, стой! Что это с тобой? Ты, вроде, сама не своя?!.. Где же твое «Ха-ха»?! ЗАЕЗДИНА. – Нет, Корней, сейчас уже не до «Ха-ха»! ДРОНОВ. – Ты ревешь? Первый раз вижу!.. Ты всегда действовала так смело, что уж на что я смел и многое видел и этим знаменит, но от твоей лихости даже я рот раскрывал! Ну, говори, что случилось? Ревизия что ли? ЗАЕЗДИНА (плача). – Хуже!.. Беда! ДРОНОВ. – При любой беде нам голову не положено терять… тем более тому, кто ест мед с бритвы… Деловым людям этого не положено… Ну, ладно, что у тебя? ЗАЕЗДИНА. – Как ты знаешь, - я имела большие дела с директором нашей главной базы… ДРОНОВ. – Это тот самый, которым ты так восхищалась? ЗАЕЗДИНА. – Он самый. Короче говоря, недавно он собрал к себе некоторых директоров магазинов и объявил, что у него выяснилась недостача… ДРОНОВ (усмехаясь). – А он, бедняга, даже и не предполагал… ЗАЕЗДИНА. – Говорит так. ДРОНОВ. – Все ясно!.. И поскольку, он вам тоже не раз оказывал большие услуги, он решил разложить временно его недостачу между вашими магазинами… и вы согласились? ЗАЕЗДИНА. – А он дал понять, что в ином случае, он вынужден будет и нас потянуть за собой… ДРОНОВ. – Понятно. И он всучил вам накладные на тот товар, который вы, якобы, получили… ЗАЕЗДИНА. – Да… Ну, конечно, в расчете на то, что со временем при помощи его же базы наши магазины сведут концы с концами и приведет все, так сказать, к общему знаменателю… ДРОНОВ. – Ну, понятно! И, получив бестоварные накладные, вы, конечно, их заприходовали… а товара-то нет… ЗАЕЗДИНА. – Да… И вдруг вчера вечером один верный человек из облторга шепнул мне, что сегодня ко мне нагрянет ревизия. ДРОНОВ. – Так в твоем распоряжении была же целая ночь! ЗАЕЗДИНА. – Ну и что? ДРОНОВ. – Как что? Вон у меня один знакомый директор винного магазина некто Порфирий Федорович, попав в такую же ситуацию, но имея в своем распоряжении целую ночь, взял да поджог магазин… ЗАЕЗДИНА. – Ну и что получилось? ДРОНОВ. – Сейчас сидит… Подвели пожарные… они как узнали, что горит винный магазин и гибнет вино, как львы бросились на огонь и враз потушили все… ЗАЕЗДИНА. – Корней, мне не до смеха!.. А когда я сегодня утром кинулась к директору базы, то он вдруг мне заявил, что он знать ничего не знает… что товар мне отпущен… и что документы у него на это есть… ДРОНОВ. – Слышь, жена! Вот видишь, жизнь какая пошла! Свой своего за горло берет! ЗАЕЗДИНА. – И на вас только одна надежда! Ради всего святого… ДРОНОВ. – Только не реви! Что надо?.. Деньги?.. Сколько? ЗАЕЗДИНА. – Двадцать тысяч. ДРОНОВ. – Так это же гроши! Разве у тебя нет у самой? ЗАЕЗДИНА. – Но я вложила свои деньги… ДРОНОВ. – Ах, в дачу! Я и забыл. Ну, хорошо. Тебе дам… Но только тебе! Сегодня мне в одном месте должны дать деньги… и вот, когда я вернусь, - дам… часа через два… ЗАЕЗДИНА. – Но мне нужно сейчас… ДРОНОВ. – Ишь как приспичило! Ну, ничего, потерпи!.. И куда только девалась удаль твоя молодецкая?! А я ведь всегда любовался тобой, а тут ведь и «Ха-ха» твое, словно и не бывало… Ну, улыбнись хоть! ЗАЕЗДИНА (улыбаясь). – Знаете, Корней Кондратьевич, в первый раз я так растерялась! Даже головы не чувствую! ДРОНОВ. – Сама виновата! Деловой человек не имеет права ни кому доверять до конца… Он все должен предвидеть… Там, где главное деньги, - иначе нельзя!.. А то швырнут тебя к себе под ноги и промчатся по тебе, как табун бешеных лошадей… и сделают из тебя блин!.. ЗАЕЗДИНА. – Но я никак не ожидала… ДРОНОВ. – А надо ожидать… В деловом мире – кто кого сгреб, тот и барин! А ты думаешь, в Америке как миллионеры получаются, - только так! ЗАЕЗДИНА. – Но все-таки это наш мир… советский!.. Это же не Америка! ДРОНОВ (даже расхохотался). – Ишь, когда ты первый раз вспомнила советскую-то власть?!.. А до этого ты чувствовала ее когда-нибудь?! ЗАЕЗДИНА. – Конечно, я неправа, что доверилась так этому прохвосту… ДРОНОВ. – Словом, у тебя получилось, как в той пословице: - «Не права была Варвара, что Макара обокрала, и Макар был не прав, всю Варвару обокрав!».. (услышав в передней звонок) Зина, открой! Если меня, то смотря кто… Жена вышла… затем тут же появилась опять. ЖЕНА. – Антон Илларионович! ДРОНОВ. – Что ты говоришь?! (и Заездиной) Ну-ка, выматывайтесь в другую комнату… (и когда Заездина исчезла, он сам открыл дверь в переднюю и воскликнул) Прошу, Антон Илларионович!.. Милости прошу! (и когда следом за Бадьяновым хотела было зайти жена, он незаметно для Бадьянова толкнул ее обратно и закрыл дверь перед самым ее носом.) Ну, куда же это вы пропали? БАДЬЯНОВ. – Через полчаса я должен буду встретиться с ними и получить от них деньги… А через час вы получите свое… ДРОНОВ. – Ну, вот видите?.. А вы боялись!.. Я говорил, что стоит вам сделать так, как я вас научил, и они в зубах вам принесут… БАДЬЯНОВ. – По правде говоря, я не ожидал, что они сегодня приедут с деньгами… но они, как обещали, так и явились. ДРОНОВ. – А куда мне явиться?.. К вам в кабинет? БАДЬЯНОВ. – Ни в коем случае! И живу я в ведомственном доме. Могут вас узнать… Встретимся у моего зятя. ДРОНОВ. – Ну что ж, это резонно! А адрес? БАДЬЯНОВ. – Малая Красносельская, дом 12, квартира 6, вход с улицы… Позвоните и мой зять откроет вам дверь… Вы скажете, что ко мне – и все! ДРОНОВ. – Записал… Но, откровенно говоря, я во всем этом не понимаю только одного… За каких-нибудь полчаса небольших волнений вы заработали столько, сколько другому квалифицированному рабочему нужно вкалывать подряд примерно, месяцев семьдесят, иначе говоря, около 6 лет… и при условии, чтобы не было никаких прогулов, никаких бюллетеней… а у вас настроение такое, будто у самого у вас выкрали только что семьдесят пять тысяч! БАДЬЯНОВ. – А чего радоваться? Что я теперь из себя представляю?.. Раньше я жил все же какой-то верой в себя… Ведь я же коммунист! ДРОНОВ. – Ну и я ведь тоже не беспартийный! БАДЬЯНОВ. – А, по-моему, вы просто бандиты с большой дороги! ДРОНОВ. – Ну, знаете, мне эта ваша песня решительно надоела! Другой бы на вашем месте подарок бы мне какой-нибудь сделал… БАДЬЯНОВ. – Пожалуйста! Вот что! Я не согласен получать семьдесят пять тысяч! А хочу получить ровно сто тысяч! ДРОНОВ (с хохотом). – Вот с этого бы и начинали сразу!.. Теперь мне понятно, почему у вас такое плохое настроение, а то заладили: - «Вы бандиты, а я коммунист!».. Теперь это все пустые слова! Сказали бы сразу – сто… и никаких гвоздей!.. БАДЬЯНОВ. – Так вот – сто – и никаких гвоздей! ДРОНОВ. – Понятно! Ну, а если я этого вашего ультиматума не приму? БАДЬЯНОВ. – Тогда я вам вообще ни копейки не дам! ДРОНОВ. – Э-ээ, да я вижу вы вошли во вкус!.. (и со смехом.) Нет, это только кому рассказать, что делают с людьми деньги! Не было ни гроша – жил себе человек спокойно… Но вдруг появились деньги… - и нет уже даже следа от этого человека! Нет, не будет у нас через двадцать лет коммунизма! БАДЬЯНОВ. – Нет, скажем точнее, если советская власть не передушит таких, как вы… ДРОНОВ. – И таких, как вы… БАДЬЯНОВ. – Да, и таких как я! – коммунизм будет построить намного труднее! Но я все-таки верю, что советская власть справится с нами! Ей ведь еще не такое по плечу! ДРОНОВ. – Совершенно не понимаю, - зачем человеку с таким настроением вообще нужны деньги?! БАДЬЯНОВ. – Ну, раз я уж попал в такой бульон, раз уж я сжег за собой все корабли и все мосты, так я теперь уж буду действовать так же, как и вы!.. Ну как, принимаете мое условие? ДРОНОВ. – Эх, Антон Илларионович!.. Чем-то вы разочаровали меня! БАДЬЯНОВ. – Итак, сто! ДРОНОВ. – Быть по-вашему! Авось вы мне еще окажете услугу… БАДЬЯНОВ. – Я жду вас через час… ДРОНОВ. – Есть… (и в двери.) Зинаида, проводи товарища! БАДЬЯНОВ. – И не опаздывать!.. Я хочу еще сегодня уехать на дачу. ДРОНОВ. – Буду точен… Бадьянов вышел… Затем в кабинете появилась его жена и Лариса. ЖЕНА. – Слушай! Это так неучтиво… Почему ты сам его не проводил? ДРОНОВ. – Хватит!.. Напровожался! Не стоит он этого! ЖЕНА. – Это Антон-то Илларионович?! ДРОНОВ. – Кругом волки! Того и гляди, то бок вырвут, то ногу отхватят! А Валерка здесь еще кричал: - «Не честно!.. Нехорошо!.. Не по совести!».. (показывая в окно) А вон она советская власть пошла!.. Бывший прокурор, коммунист!.. А стоит только зазеваться, так этот коммунист, как волк в чепчике в сказке о «Красной шапочке» хвать – и загрыз! ЖЕНА. – Ну, уж ты не очень-то похож на «Красную шапочку»! Ты такая «Красная шапочка», которая сама целое стадо волков съест… ДРОНОВ (даже рассмеялся). – Это верно… Но все-таки жаль, что Валерка не мог слышать наш разговор, я бы продемонстрировал ему что такое жизнь и с чем ее кушают… ЛАРИСА (что-то увидев в окне). – А вон этот паразит как раз входит в наш двор!.. ДРОНОВ. – Это зачем он сюда идет? ЖЕНА. – Он звонил, что придет сегодня за последними вещами… ДРОНОВ. – Ах, вот оно что?!.. И тут же его вон!.. Ты слышишь? ЖЕНА. – Слышу! ДРОНОВ (что-то увидев). – А куда это он повернул?.. Он ведь не к нашему подъезду идет… ЛАРИСА. – Это он к тому подъезду пошел, где Ураловы живут… ДРОНОВ. – Вот дрянь-то! И я его еще кормил, одевал, обувал, ласкал… ЛАРИСА. – А я видела, как он уже несколько раз туда заходил… ЖЕНА. – Но, правда, вскоре же показывался обратно и не заходя к нам, уходил… ДРОНОВ. – Это что же… его выбрасывали что ли оттуда? ЛАРИСА. – Похоже на то! ДРОНОВ. – Да, туда… к ним пошел, подлец!.. В их подъезд… Будь же ты проклят!.. Живи, как собака! Пусть его еще раз спустят там с лестницы! ЛАРИСА. – Так ему и надо! ДРОНОВ. – Ни копейки не дам! Если узнаю, Зинка, ты дашь – голову оторву!.. Давай, сынок, давай!.. Продавай дальше отца!.. Но помни, твой отец жил и дальше будет жить хорошо, как и раньше!.. Посмотрим, как у тебя сложится жизнь! Короче, Зинка, если придет, - кинь ему барахло – и сразу же вон!.. Все кончено!.. Хватит миндальничать!.. Ну, мне пора! Я пошел. …буквально вбегает Заездина. ЗАЕЗДИНА. – Так, Корней, я буду ждать! Только не подведи! ДРОНОВ. – Жди!.. Часа через полтора вернусь!.. и дам тебе денег… И тебе, дочка, дам! Дам все, что захочешь… Прости меня за то, что был к тебе так несправедлив! Конец шестой картины. КАРТИНА СЕДЬМАЯ Квартира Ураловых. Столовая. Отец и трое братьев сидели за столом и обедали… УРАЛОВ. – Что-то долго там доктор… ИГНАТ. – По-моему сегодня Алине хуже, чем вчера… МАКСИМ. – Мне тоже так кажется… …из соседней комнаты, следом за женой Уралова, появляется худенький, симпатичный и очень пожилой врач – Евгений Владимирович Струков. Все за столом одновременно поднялись. УРАЛОВ. – Ну как, Евгений Владимирович, дела у моей дочери? ДОКТОР. – Вначале позвольте мне помыть руки, а затем расскажу… КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Прошу вас, доктор, за мной… И едва оба исчезли, как трое братьев кинулись в комнату своей сестры Алины. Тем временем отец – Уралов освободил за столом место для доктора… Вскоре возвратился доктор, вытирая руки полотенцем. УРАЛОВ. – А теперь, прошу вас Евгений Владимирович, к столу… пообедайте с нами… ДОКТОР. – Ни в коем случае! Мне еще сегодня много носиться по этажам и перегружать себя нельзя… А вот стаканчик крепкого чайку… КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Сейчас сделаю… ДОКТОР. – А куда же исчезли Атос, Портос и Арамис? УРАЛОВ. – А они, как только вы вышли, - сразу к ней. ДОКТОР. – Любят они ее… КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – А ее нельзя не любить… ДОКТОР. – Это верно. Главное – человек уж очень хороший… Но так нельзя… (и открыв дверь к Алине.) Слушайте, мушкетеры, как говорится «позвольте вам выйти вон!». Алине нужен сейчас только покой! УРАЛОВ (появившимся сыновьям). – Понятно? МАКСИМ. – Понятно… ГОЛОС АЛИНЫ (из своей комнаты). – А музыку можно мне слушать? ДОКТОР. – Это сколько угодно. …и из комнаты Алины послышалась музыка. УРАЛОВ (услышав звонок). – А ну-ка, откройте дверь. Кто-то звонит… (и когда Максим ушел) Так как вы нашли мою дочь, Евгений Владимирович? ДОКТОР. – Уже лучше… Но нужно лежать. Еще очень слаба… УРАЛОВ. – Чистая беда! Вот сейчас рвется к занятиям в университете… А кто, спрашивается, сорвал эти занятия? – Сама же! Да как сорвала! Вот и выходит, - нет детей – плохо. Есть дети – тоже плохо. ИГНАТ. – Но я не понимаю – какой же вывод можно сделать из этого? УРАЛОВ. – А вывод такой… Надо правильно жить и вести себя… Слушать советы врачей и родителей. Отвага – это не безрассудство, иначе отвага бы не уважалась, а считалась бы сумасшествием… В основе настоящей отваги всегда какой-то расчет… Закалять себя нужно умно… Из горячей ванны сразу в прорубь не прыгают. Так любой организм можно взорвать… В дверях показывается Максим и молча зовет Ивана к себе. Иван встал и вышел. ДОКТОР. – Это верно… Умно вести себя надо… Надо беречь себя не только для родителей, но и для Родины, для ее величайших дел, для ее славы!.. Чтобы каждый был физически подготовлен для решения ее великих дел в это двадцатилетие. Гордиться надо такой судьбой, выпавшей на нашу долю… А бездумное отношение к своему здоровью – может сорвать всю биографию человека… …в дверях появляется Иван. ИВАН. – Игнат, поди-ка сюда… УРАЛОВ. – Кто там пришел? ИВАН. – Да это к нам… И только Игнат вышел, как Уралов, обращаясь к жене, сказал: УРАЛОВ. – А ну-ка, Клава, проверь, кто там пришел… Мне сдается, что это опять он явился… Клавдия Петровна открыла дверь и что-то увидев тут же закрыла. УРАЛОВ. – Ну что? КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Он. УРАЛОВ. – Так я и знал. Ты поди-ка туда, а то как бы чего не вышло опять… (…и Клавдия Петровна вышла.) Вот наказанье-то! ДОКТОР. – А кто он? УРАЛОВ. – Да тут… один парень… Ну, буквально преследует мою дочь… ходит за ней по пятам… Дело уже дошло до скандала… Несколько раз ребята даже вышвыривали его из дома… а он все лезет… В это время в передней раздались какие-то голоса и стук, словно что-то опрокинули. УРАЛОВ. – Клава!.. Что там такое?! Появляется взволнованная Клавдия Петровна и не знает как сказать. УРАЛОВ. – Ну, что ты молчишь? КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Ну, он хочет увидеть Алину… Ему ребята сказали, что она больна, а он не верит! Они его просили добром уйти, он не уходит… сопротивляется… ДОКТОР. – Так влюблен, значит?.. УРАЛОВ. – Выходит так… КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Не верит, что она больна… Говорит, что мы скрываем ее от него… ДОКТОР. – Но вы ему скажите, что здесь даже доктор… КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Сказали… И не верит, что доктор… ДОКТОР. – Уже живая новелла! А ну-ка, впустите его сюда. Я сам представлюсь ему… и докажу, что так вести себя в доме, где больная, тем более, если он ее любит… УРАЛОВ. – Зови его, а то как бы ребята не сбросили его с лестницы. Клавдия Петровна вышла. ДОКТОР. – А знаете… меня тоже за это в свое время чуть не сбрасывали с лестницы… А все-таки я женился на любимой… УРАЛОВ (смеясь). – Вас?! Никогда не поверю! ДОКТОР. – Даю вам честное слово! Ну, а как Алина к нему? УРАЛОВ. – Раньше он ей, видимо, нравился… Но теперь все изменилось. А он не может с этим примириться… и лезет… ну, просто напролом… Даже измучил нас всех… ДОКТОР. – Но это только заслуживает уважения… А ничего парень? УРАЛОВ. – Да парень хороший… но тут случилась одна история… В двери показывается Клавдия Петровна. КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. – Вася, ребята не хотят его пустить в комнату… УРАЛОВ (рявкнул). – А я говорю – пустить! КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА (в прихожую). – Слышали, что сказал отец?! Входят Валерий и три брата с сердитыми лицами. УРАЛОВ. – Слушайте, молодой человек! В чем дело?.. Почему вы себя так ведете? Вам же заявили, что моя дочь больна, у нее доктор… ВАЛЕРИЙ. – А я не верю… ДОКТОР. – В таком случае разрешите представиться: Я и есть доктор! Я не желаю вмешиваться в ваши отношения, но как доктор я свидетельствую – Алина больна… ВАЛЕРИЙ (с непередаваемой тревогой). – И очень больна? ДОКТОР. – Да, была очень больна… ВАЛЕРИЙ. – А сейчас ей лучше? ДОКТОР. – Да лучше… Но немножко… Только сейчас она начинает выкарабкиваться из очень опасного состояния. И я, как врач, запрещаю ее кому бы то ни было волновать… Вы, поняли меня? Достаточно ли вам этого заявления? (Валерий молчит.) Большего добавить, для умного человека я ничего не могу… (встает.) А теперь разрешите откланяться… Завтра зайду опять… (приоткрыв дверь) Алиночка, я уезжаю… ГОЛОС АЛИНЫ. – До свидания, милый доктор! ДОКТОР. – Так как и договорились… Режим… постельный режим… А главное – кушать… ГОЛОС АЛИНЫ. – А встать посидеть немножечко, можно? ДОКТОР. – Но только чуть-чуть… А лучше не надо. Посмотрим что будет завтра… Ну, всего наилучшего… ГОЛОС АЛИНЫ. – Всего доброго… До свидания, Евгений Владимирович… УРАЛОВ. – Пальто, шляпу, трость доктору! Но ребята уже без команды стояли на вытяжку… Максим держал пальто, Иван – шляпу, Игнат – трость. ДОКТОР (улыбаясь). – Спасибо, спасибо… Ну, до чего выросли!.. А ведь я помню их всех еще маленькими… УРАЛОВ. – Да все родились при вас… всех вы нас и лечили… ДОКТОР. – Гм… (и вдруг к Валерию) Ну, так может быть, молодой человек вам со мной по пути? ВАЛЕРИЙ. – Нет, мне в другую сторону… ДОКТОР (рассмеявшись). – Но для того, чтобы это знать – нужно прежде спросить в какую сторону я направляюсь? ВАЛЕРИЙ. – Нет, я еще подожду… УРАЛОВЫ. – Да чего ждать?!.. Мы просим вас уйти… ВАЛЕРИЙ. – Разрешите, я побуду здесь… ДОКТОР. – Но я требую для больной полного покоя… ВАЛЕРИЙ. – Я буду сидеть очень тихо… УРАЛОВ (разводя руками). – Ну, знаете, повидал я на своем веку,… но таких понять не могу… ДОКТОР (отводит Уралова в сторону и тихо). – А может быть, мы не понимаем это потому, что мы уже с вами очень старые? УРАЛОВ. – Гм… Допустим… Но мои сыновья ведь молоды. Однако и они тоже не могут понять такого поведения… ДОКТОР. – А может быть потому, что они никогда еще не любили так?.. И поосторожнее с ним… Что-то мне нравится в нем… УРАЛОВ (на ухо). – Между нами… Мне тоже. И доктор, сопровождаемый мужем и женой Ураловых, вышел из комнаты, а трое братьев остались и смотрели злыми глазами на сидящего на стуле в углу Валерия. МАКСИМ. – Ну и тип же ты, доложу я тебе… ИВАН. – Черт знает что такое?! ИГНАТ. – Вот что… Ты слышал все, что сказал доктор. Алина больна. Ей нужен покой… И если бы она даже не была больна, она все равно не хочет видеть тебя… Словом, я даю тебе ровно минуту на то, чтобы ты оставил наш дом… (смотрит на часы, считает секунды) пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять… В комнате появляется Алина, одетая в халат. ВАЛЕРИЙ. – Алина! Входят отец и мать Ураловы. Увидев Алину, в ужасе… УРАЛОВ. – Алина?! Назад, сейчас же в постель! Ты сошла с ума! АЛИНА. – Оставьте меня в покое! ИГНАТ (неистово). – Да что же это такое?! (и Валерию) Слушай-ка, парень!.. Ну, объясни, как ты так можешь себя вести?! Тебя не хотят принимать в этом доме… наша сестра не хочет тебя видеть… Дело дошло даже до скандала, - а ты все лезешь! МАКСИМ. – Пять раз захлопывали перед тобой дверь этого дома, - а ты все-таки прешь… Ну, скажи, ну, объясни – что тобою руководит?! ВАЛЕРИЙ. – Вы все равно ничего не поймете… ИГНАТ. – Даже так? ВАЛЕРИЙ. – Может быть, когда-нибудь поймете, если вам повезет в жизни, если вам посчастливится… ИГНАТ. – Вот так… только если повезет… посчастливится… А я вот считаю себя счастливым… ВАЛЕРИЙ. – Не понимаю… ИВАН. – А откуда тебе понять?! Ты еще только в этом году заканчиваешь университет, а Игнат уже закончил аспирантуру и даже защитил диссертацию. ВАЛЕРИЙ. – А вот я не хочу сразу оставаться в аспирантуре, хотя и могу. Я уеду работать в Сибирь… Словом, я скоро уеду… Мне нужно только спросить у Алины всего только два слова… АЛИНА. – Хорошо. Я прошу вас оставить нас с Валерием вдвоем… УРАЛОВЫ (отец и мать). – Но это невозможно! Алина, ты губишь себя! Ты забыла, что доктор велел тебе только лежать… АЛИНА. – Оставьте нас двоих, иначе я не лягу совсем… Все удалились. АЛИНА. – Я тебя слушаю… ВАЛЕРИЙ. – Как честная и чистая девушка, которой я верю, ты можешь ответить мне на один вопрос, который мучает меня день и ночь… АЛИНА. – Спрашивай… ВАЛЕРИЙ. – Как же ты могла со мной так поступить?.. Я никак этого не могу понять. Неужели то, что выяснилось при встрече твоего и моего отца – все это явилось причиной твоего разрыва со мной? АЛИНА. – Я уже объясняла… ВАЛЕРИЙ. – Как бы не были чисты мои помыслы, как бы прекрасно не было мое чувство к тебе?.. Ведь я тебя так любил! АЛИНА. – Но ты мне только нравился… порой даже нравился очень… Но до любви – это было еще далеко… ВАЛЕРИЙ. – Ты, может быть, полюбила кого-нибудь другого? АЛИНА. – Тоже нет… ВАЛЕРИЙ. – Но я не понимаю,… по-человечески не понимаю… АЛИНА. – Видишь ли в чем дело… Несмотря на то, что мне тогда было мало лет, я помню войну… У нас в войну погибло много родных… Погиб мой старший брат… Погибли два брата моего отца. Деревня, где родился мой отец и мать и где до войны жил мой родной дедушка и бабушка, и куда я приезжала каждое лето… и где знала и любила каждый уголок, - была сожжена фашистами до тла… и за то, что фрицы считали нашу деревню партизанской – они уничтожили и расстреляли в ней всех до одного человека от мала до велика!.. Даже маленьких грудных детей немцы хватали за ноги, потом подкидывали их вверх и на глазах у родителей расстреливали их на лету… А потом, после битвы под Москвой, мой отец был ранен… Рана не была опасной, но он был сильно обморожен и провалялся в госпитале более полугода… и только потом ушел на фронт. И много бойцов было обмороженных… Некоторым из-за этого даже пришлось отнять ноги… И ты знаешь, почему это произошло!.. А ты еще так восторженно говорил о нем. Ну, пока я не знала его – я любовалась тем, как ты гордился своим отцом, но вдруг мой отец узнал его во дворе… пришел и сообщил нам… ВАЛЕРИЙ. – Ну, хорошо… допустим самое ужасное… Допустим, что вы действительно оказались правы… допустим, мой отец оказался… мне даже трудно выговорить это слово… Но скажи… ну, при чем тут я?!.. Почему ты так повела себя со мной?!.. Как ты могла меня покинуть, отвернуться от меня… именно в такую минуту! АЛИНА. – Но ты же последнее время так настаивал на моей встрече с твоими родными… А ты подумай, могла ли я войти в твой дом после того, что я узнала о твоем отце… Могла ли я видеть твоего отца?.. Могла ли я подать ему руку?.. Нет, я уже не могла переступить порог твоего дома. ВАЛЕРИЙ (усмехнувшись). – Но у меня уже нет дома… АЛИНА (чуть слышно) – То есть, как это нет? ВАЛЕРИЙ. – Теперь я один… Но пусть тебя это уже не волнует… АЛИНА. – Как один?.. Что значит… «нет дома»? ВАЛЕРИЙ. – Когда мы вернулись домой, после того, что произошло здесь, - я отказался выйти к гостям и потребовал у отца объяснение… Я дал ему понять, что для меня было бы невыносимо расстаться с тем, что я думал об отце до этого дня… И потребовал от него, чтобы он уничтожил вас за такую клевету и отдал бы твоего отца под суд… АЛИНА. – И что же ответил тебе на это отец? ВАЛЕРИЙ. – И он отказался… А я не принял его отказа… АЛИНА (чуть слышно). – И что же?.. ВАЛЕРИЙ. – И он выгнал меня из дома… АЛИНА. – Как?! ВАЛЕРИЙ. – Выгнал – и все… Да я и сам бы ушел… Теперь я живу в общежитии… Дома с тех пор не был ни разу… Только вот сегодня позвонил маме и просил, чтобы она приготовила мои оставшиеся вещи и книги… А ты, ты… вот в такую страшную минуту моей жизни… ты отвернулась от меня! Да знаешь ли, как я смотрю на тебя после этого?! И это тебя я любил?! АЛИНА. – Стой! …появляются отец, мать и братья. УРАЛОВ. – Что за шум?.. ВАЛЕРИЙ. – Я ухожу!.. И теперь вы меня уже никогда не увидите!.. АЛИНА. – Валерий, подожди!.. УРАЛОВ. – Что произошло? ВАЛЕРИЙ. – Она не стоит того, чтобы так ее любить!.. Конец седьмой картины. КАРТИНА ВОСЬМАЯ Незнакомая квартира. Хорошо обставленная комната. Рояль. Большое старинное кресло с высокой спинкой… На стене портрет генерала, грудь которого вся в орденах, хорошее лицо, ясные честные глаза солдата. В комнате, которая напоминает гостиную, три двери: первая слева, вторая справа, третья в глубине… В комнате трое: - знакомый уже нам директор Аркадий Казаков, главный инженер – Протопопов, и некто Подляхович, эдакий поляковатый, маленький, худенький, желчно улыбающийся, и, видимо, очень злой человечек… а хозяина дома, уже знакомого нам «Кронпринца» пока еще не видно… Из комнаты, которая находится за третьей дверью, Протопопов и Казаков таскают через всю гостиную какие-то вещи и скрываются с ними за второй дверью, которая ведет в прихожую этой квартиры… ПОДЛЯХОВИЧ. – Скорей, скорей!.. А то сейчас вернется Кронпринц… А из-за полуоткрытой первой двери несется на всю квартиру под великолепный лихой аккомпанемент гитарного перебора, ставшая сразу же популярной, песня банды сорняков из прелестного мультфильма о кукурузе под названием «Чудесница». И какие-то разные хриплые и не хриплые голоса людей, которые находятся в той комнате, с азартом подпевают этой песне и тоже, как в песне, лихо гикают и свистят, хотя порой и невпопад: …Нас нигде не сеяли, не жали. Ха-ха! Эх! Хлеборобы нас не уважали. Ха-ха! Мы себя повсюду сеем, Чтоб лентяям-ротозеям, На полях осталася труха. Ха-ха!.. Мы – красавцы, ростом велики. Ха-ха! Эх! Бравые ребята, сорняки. Ха-ха! Мы овес, пшеницу сгложем, Кукурузу уничтожим. На полях останется труха. Ха-ха!.. В такой обстановке эта песня сорняков звучала как-то особенно примечательно и символично… Тем временем Протопопов и Казаков, перетащив какие-то вещи из третьей комнаты в прихожую – опять появились в гостиной и Протопопов, вытирая со лба пот, произнес: ПРОТОПОПОВ. – Ну что, все?.. Или еще чего-нибудь надо убрать? КАЗАКОВ. – Да по-моему, все!.. Но что еще скажет хозяин этого дома, как он среагирует на то, что ему предстоит узнать? В дверях со стороны передней появляется с какими-то свертками хозяин этого дома, уже знакомый нам «Кронпринц». ПОДЛЯХОВИЧ. – А вот и он!.. Ну, как, все купили? КРОНПРИНЦ. – Полный порядок! ПОДЛЯХОВИЧ. – Давайте выворачивайте все, что вы принесли, а то Талалаев уже несколько раз спрашивал коньяк! КРОНПРИНЦ (выгружая из портфеля бутылки с коньяком). – А что это ваш главарь крутит без конца одну и ту же пластинку с песней о сорняках?! Близко к сердцу что ли пришлась? ПОДЛЯХОВИЧ. – Да, представьте! Как только услышал эту песню, сразу же влюбился в нее! КРОНПРИНЦ. – Уж не хочет ли он приспособить ее под ваш гимн? ПОДЛЯХОВИЧ. – Как это понять – «приспособить под ваш гимн»?! КРОНПРИНЦ. – А почему нет? Я бы, например, на вашем месте… ну, скажем, Первого мая даже обязательно всей вашей компанией пошел бы на демонстрацию именно с этой песней! ПОДЛЯХОВИЧ (с хохотом). – Нет, я должен сейчас же передать эту остроту Талалаеву. (и кинулся к двери, но вдруг остановился) Впрочем, нет… КРОНПРИНЦ. – Что ж раздумали? Боитесь что по идее не подойдет? ПОДЛЯХОВИЧ. – Я вспомнил, что Пал Палыч не любит острот… Он не может терпеть даже никаких анекдотов… КРОНПРИНЦ. – Скажите пожалуйста… какая сложная натура! ПОДЛЯХОВИЧ. – Да вот представьте!.. Пал Палыч – это по особому думающий человек! Он ни на кого из нас не похож! КРОНПРИНЦ. – Даже так?! ПОДЛЯХОВИЧ. – О, да! И когда-то Пал Палыч шел очень высоко! КРОНПРИНЦ. – Но если «когда-то», то видимо надо понимать так, что у этого «по-особому думающего среди вас человека» - есть теперь свои особые счеты с этой жизнью?.. ПОДЛЯХОВИЧ. – А что это вас так интересует? …из-за первой двери раздается повелевающий голос: ГОЛОС. – Подляхович!.. Где же коньяк?! ПОДЛЯХОВИЧ. – Уже есть! Несу, Пал Палыч!.. …и схватив две бутылки коньяку и пару лимонов, исчез. КРОНПРИНЦ. – Однако, я слышу в той комнате много новых голосов… КАЗАКОВ. – Да пока вы отсутствовали за покупками, здесь появились гости из других городов… КРОНПРИНЦ. – Вот как! Это зачем же? ПРОТОПОПОВ. – Ну, бывают же зональные совещания, на которые приглашаются деловые люди из соседних областей, связанные общими интересами… КРОНПРИНЦ. – Ага, понятно! И у вас, значит, сегодня здесь вроде зонального сборища… ПРОТОПОПОВ. – Примерно так! Но только слово «сборище»… …но закончить эту фразу ему не удается, так как в комнате появляется Подляхович и с порога кричит: ПОДЛЯХОВИЧ. – Слушайте, Кронпринц! Пал Палыч Талалаев интересуется… Вы абсолютно уверены в том, что ваша матушка не появится сегодня здесь? КРОНПРИНЦ. – Я уже говорил… Она на даче и больна… ПОДЛЯХОВИЧ. – Но может она легко больна? А вдруг возьмет и явится сюда, что будет, как вы понимаете, совсем не кстати! КРОНПРИНЦ. – Можете быть спокойны! Она даже не транспортабельна! ПОДЛЯХОВИЧ. – Вот как? А что такое? КРОНПРИНЦ. – У нее второй инфаркт. ПОДЛЯХОВИЧ. – Отлично! (…и опять исчез за первой дверью). ПРОТОПОПОВ. – А из-за чего у вашей мамаши произошел инфаркт? Из-за вас? КРОНПРИНЦ. – А этот ответ вы тоже будете оплачивать? КАЗАКОВ. – Боже, до чего же вы любите деньги! (показывая на торшер) Кстати, Кронпринц! Вы не продадите мне этот торшер? КРОНПРИНЦ (вспыхнув). – Да что это за наказание такое?! КАЗАКОВ. – А в чем дело?! Мне эта ведь очень нравится и я бы с удовольствием у вас ее купил… КРОНПРИНЦ. – Нет, что вы за люди?! Не успели войти в дом, а уже то один просит что-то продать, то другой!.. Как на базаре! Просто противно! Опять появляется Подляхович. ПОДЛЯХОВИЧ. – А теперь к делу!.. Давайте на минутку присядем и перепроверим все ли у нас готово и все ли правильно без вас, Кронпринц, мы рассчитали… (и когда сели.) Итак, план таков: - бить мы его будем только там… в этой угловой комнате… КРОНПРИНЦ (сразу же изменившись в лице). – То есть, как бить? ПОДЛЯХОВИЧ. – Да, да. И не перебивать! Только в той угловой комнате! Пока вы ходили за покупками, мы уже оттуда вынесли буквально все… КРОНПРИНЦ. – Одну минуточку! ПОДЛЯХОВИЧ. – Не перебивать! Здесь это делать нельзя. Эта комната рядом с прихожей… КАЗАКОВ. – А прихожая рядом с лестницей… ПОДЛЯХОВИЧ. – И могут услышать!.. Это в ваших же интересах!.. Понятно? КРОНПРИНЦ (поднимается, изменившись в лице). – Да вы что?! Еще бить? Обалдели вы что ли?! ПОДЛЯХОВИЧ. – А вы что?!.. Деньги вы взяли? КРОНПРИНЦ. – Но вы сказали, что только будете его здесь судить, а вы, оказывается, еще и бить его собираетесь здесь, то есть, уже совсем устраивать здесь черт знает что! ПОДЛЯХОВИЧ. – Ну, мы не обязаны подражать точно всем правилам официальной юриспруденции… вначале судить, а потом наказывать… Нам больше нравится такой вариант: - сперва бить, а потом судить!.. КРОНПРИНЦ. – Это кто так решил? ПОДЛЯХОВИЧ. – Это Талалаев так решил. КРОНПРИНЦ. – Ну, сейчас я этому вашему обер-бандиту покажу… Я… ПОДЛЯХОВИЧ (стараясь остановить его). – Не смейте! Вы еще не знаете его! … Но Кронпринц уже рванул первую дверь и, распахнув ее настеж, остановился и крикнул: КРОНПРИНЦ. – Слушайте, гражданин, по фамилии Талалаев! ГОЛОС (спокойный, холодный из-за двери). – В чем дело?! КРОНПРИНЦ. – Кто это вам позволил здесь еще устраивать какое-то побоище. Мы договорились, что вы устроите здесь вашему Дронову только суд. А вы что? Вон все отсюда! ГОЛОС. – Ах, вот вы какой?! КРОНПРИНЦ. – А ты думал?!.. Вон все отсюда! ГОЛОС. – Подляхович, ко мне! Подляхович тут же исчез за первой дверью… и через мгновение вышел оттуда и заявил зловеще спокойно Кронпринцу: ПОДЛЯХОВИЧ. – Слушайте вы, болван! Вам предлагается следующая альтернатива… КРОНПРИНЦ. – А я отказываюсь с вами что-либо обсуждать! ПОДЛЯХОВИЧ. – Не торопитесь с ответом… И так… (и вынимая из кармана пачку денег и бросая их на маленький столик). Или вот это… КРОНПРИНЦ. – Или? ПОДЛЯХОВИЧ. – Или вы вообще не выйдите из этого дома. Кронпринц задумался… и смотрит то на Подляховича, то в первую открытую дверь, то на пачку денег, которая лежит на маленьком столике и нерешительно произносит: КРОНПРИНЦ. – Гм… Н-да… Интересная альтернатива… ПОДЛЯХОВИЧ. – И решайте скорей! А то сейчас может раздаться сигнальный телефонный звонок о том, что Дронов уже приближается к этому дому… А у Кронпринца в петлице пиджака цветок, который ему подарила та девушка на скамейке бульвара… И, взглянув и потрогав его, нерешительно произносит: КРОНПРИНЦ. – Что же делать?.. И плюнуть вам в морду хочется… и жить хочется… А что бы вы сделали? ПОДЛЯХОВИЧ. – Я бы выбрал последнее… КРОНПРИНЦ. – Так и быть… (берет деньги) Но зачем же так много?! ПОДЛЯХОВИЧ. – Только потому, что мы действительно с вами не договаривались о том, что мы будем его здесь не только судить, но и бить… КРОНПРИНЦ. – Тогда это другой разговор… ГОЛОС. – Теперь все?.. Довольны? КРОНПРИНЦ. – Да, вопрос можно считать исчерпанным! ГОЛОС. – Закройте дверь! …дверь закрыли. Подляхович, потирая руки: ПОДЛЯХОВИЧ. – Поехали дальше!.. И так, проверьте, все ли убрано? КРОНПРИНЦ (оглядев все). – По-моему, все… ПОДЛЯХОВИЧ. – А вот эту настольную лампу может быть, тоже убрать? КРОНПРИНЦ. – А вы полагаете, что Дронов может до нее дотянуться? КАЗАКОВ. – А чем черт не шутит?! Лучше убрать. (И уносит из комнаты.) ПОДЛЯХОВИЧ. – Но может быть, вы все-таки мне ее продадите? КРОНПРИНЦ. – Ну, вот опять?!.. Я уже вам сказал: - нет, нет и нет! ПОДЛЯХОВИЧ. – Ну, хорошо!.. Снял, снял, снял! ПРОТОПОПОВ. – Только вот что… Я бить Дронова отказываюсь! Меня прошу отставить! ПОДЛЯХОВИЧ. – Это как отставить? По идеологическим соображениям? ПРОТОПОПОВ. – Нет, нет! Я вначале не подумал и согласился… А я сердечник… ПОДЛЯХОВИЧ. – Э… это не причина! Мы тоже сердечники! Здесь все сердечники! КАЗАКОВ. – Вот именно. Мы все в той или иной мере сердечники… И в той комнате тоже сердечники все… ПРОТОПОПОВ. – Но не такие! Я за две минуты способен сломать даже медведя, но на третьей могу рухнуть сам… ПОДЛЯХОВИЧ. – Так кто же третий? Вдвоем Корнея, мне и Казакову не умять! ПРОТОПОПОВ (показывая на Кронпринца). – А вот! ПОДЛЯХОВИЧ. – В самом деле, Кронпринц, вы по совместительству не возьметесь за это? КРОНПРИНЦ (растерянно). – Н-не знаю… Я на это не был уполномочен… ПОДЛЯХОВИЧ. – Кем? КРОНПРИНЦ. – Как кем?.. Вами! ПОДЛЯХОВИЧ. – Так мы вас уполномочиваем! Надо будет бить так, чтобы не убить, но как следует!.. Сколько возьмете? КРОНПРИНЦ. – Да нет, хватит… Я сейчас от вас получил столько, что за такие деньги я даже и вам могу наподдать!.. ПОДЛЯХОВИЧ (когда отсмеялись). – Значит так… как уже и условились, вначале его встретит Кронпринц. Потом он пригласит его в эту комнату, а сам, якобы, пойдет за Бадьяновым, который будто бы находится… ПРОТОПОПОВ. – В туалете… ПОДЛЯХОВИЧ. – Именно. И вот тогда мы появимся сразу в двух дверях… КРОНПРИНЦ. – Ситуация, как в кино… Дальше. ПОДЛЯХОВИЧ. – А из этой третьей двери, за которой потом и будут его бить, никто не появится… Она останется свободной, открытой… КРОНПРИНЦ. – Но, а если он все-таки не полезет туда, как тогда будем его туда загонять? ПОДЛЯХОВИЧ. – Нет, здесь сомнения быть не может… Почувствовав себя в западне, он явно, ища спасения, кинется в эту дверь… КРОНПРИНЦ. – Но он же будет там орать, как зарезанный! ПРОТОПОПОВ. – Вношу предложение. Я не могу отказать себе в удовольствии увидеть рожу Дронова, когда он поймет, в какую западню попал. Я тоже войду вместе с вами, а затем я тут же кинусь к роялю и начну бурно играть такое… ПОДЛЯХОВИЧ. – Прекрасная мысль! КРОНПРИНЦ. – Дальше. Уже избили… ПОДЛЯХОВИЧ. – Ну, а потом мы поставим здесь тот подготовленный длинный стол, покрытый зеленым сукном… Затем мы вытащим его сюда, привяжем вот к этому вольтеровскому креслу… потом из комнаты, где сейчас находятся остальные, - появится весь, возглавляемый Талалаевым, так сказать, ареопаг старейшин, который займет место за зеленым столом – и они начнут его судить… КАЗАКОВ. – Ну что ж, все подработано хорошо… ПОДЛЯХОВИЧ. – По-моему тоже. Есть у кого-нибудь возражения? КРОНПРИНЦ. – Я считаю необходимым кое-что уточнить. А если во время этого, как говорится, «ауту-де-фе» произойдет что-либо такое, что не оговорено между нами… ПОДЛЯХОВИЧ. – А именно? КРОНПРИНЦ. – Ну, мало ли… вдруг он ошалеет, вырвется, и прежде, чем мы успеем подмять его под себя, переломает здесь все. Будет это оплачено или нет? ПОДЛЯХОВИЧ. – Нет, ты смотри, какой он точный… (и похлопывая по плечу Кронпринца). Да тебе, парень, цены нет! Только нам с тобой надо было родиться лет на сто раньше… вот тогда бы, мы развернули дела… КРОНПРИНЦ. – А за эти слова вы тоже мне будете платить? ПОДЛЯХОВИЧ. – Ну, это уж нет! КРОНПРИНЦ. – Тогда держите их про себя! ПОДЛЯХОВИЧ. – Ну, ладно, ладно… не обижайся! Все будет оплачено. Талалаев не обидит. КРОНПРИНЦ. – Договорились! ПРОТОПОПОВ. – Однако… (смотрит на часы.) Что-то Корнюша запаздывает. КАЗАКОВ. – Да, телефонного сигнала о его приближении пока что нет… ПРОТОПОПОВ. – А вдруг что-то почувствовал… и не придет… ПОДЛЯХОВИЧ. – Не думаю. Он любит денежки. Он за ними даже в двенадцать часов ночи на кладбище придет, хотя я знаю, что он очень суеверный и страшно боится покойников… Неожиданно раздается телефонный звонок. Подляхович берет трубку. ПОДЛЯХОВИЧ. – Алло! Да, я… Понятно… (и повесив трубку) уже подходит к дому… Все по местам! …Все тут же бесшумно начали исчезать. В комнате остался один Кронпринц… Затем в передней раздается звонок… Подляхович прикрыл дверь, и тихо сказал: ПОДЛЯХОВИЧ. – Открывай! Кронпринц кивнул головой. Подляхович исчез за дверью. Затем Кронпринц вышел в переднюю. На какое-то мгновение комната осталась пустой… Затем открылась дверь и Кронпринц вначале появился один, и, обращаясь пока еще к невидимому гостю, произнес: КРОНПРИНЦ. – Прошу… …и Корней Дронов спокойно вошел в комнату. КРОНПРИНЦ. – Вы что-то немножко запоздали… ДРОНОВ. – Да, представьте, такой случай… Зашел по пути в табачный магазин. Подали мне на прилавок пачку папирос, я курю «Беломор»… Стал расплачиваться. Расплатился… и вдруг, смотрю, а папирос уже на прилавке нет… КРОНПРИНЦ. – Какой ужас! ДРОНОВ. – Я поворачиваюсь, а передо мной мальчишка… вот такой шкетик… и у него в руках мои папиросы… Ну, каков подлец, а?! КРОНПРИНЦ. – И это средь бела дня?! ДРОНОВ. – Кошмар! Ну, я сразу же его, как говорится, по мордам! Да как следует! А тут как раз подвернулся милиционер… я и сдал этого подлеца ему… Теперь он запомнит, как хватать чужое!.. Вот, собственно, это меня и задержало! (и, увидев) Ах, какое красивое кресло! Вольтеровское, кажется?.. Так и тянет в нем посидеть… Вы не продадите мне его? КРОНПРИНЦ (едва сдерживаясь). – Нет… ДРОНОВ. – Если надумаете, - я готов… Но где же Антон Илларионович? КРОНПРИНЦ. – Он, простите… в туалете… сейчас войдет… ДРОНОВ (взглянув на портрет генерала). – Ого! Это кто же? КРОНПРИНЦ. – Это мой отец. Погиб на войне. ДРОНОВ. – Вот как!.. Я тоже воевал… Гордиться надо таким отцом! КРОНПРИНЦ. – А я и горжусь! ДРОНОВ. – А вы давно женаты на дочери Антона Илларионовича? КРОНПРИНЦ. – Это я-то?.. Да… порядочно. ДРОНОВ. – А чем вы лично занимаетесь? КРОНПРИНЦ. – Я работаю в экспериментальном цехе искусственных кровеносных сосудов… ДРОНОВ. – Черт знает до чего додумались! Уже появился экспериментальный цех искусственных кровеносных сосудов… Скоро, того и гляди, создадут экспериментальный цех искусственных мозгов! КРОНПРИНЦ. – А было бы неплохо. Подработались, скажем, у кого-то мозги… мало ли у нас людей, которые и где-то работают, разговаривают, бегают по улице, а у них, как говорится, уже давно «мозги набекрень»… Вот такому хорошо бы, взять да и вложить новенькие… ДРОНОВ. - … как с иголочки!.. КРОНПРИНЦ. – Вот именно! Многих бы это спасло даже от тюрьмы. ДРОНОВ. – От чего? А-а! Гм-мм, да!.. А вот эту лампу вы мне не продадите? КРОНПРИНЦ. – Тоже нет. ДРОНОВ. – Зря… Дам хорошие деньги… КРОНПРИНЦ. – Вы говорите таким тоном, словно все на свете можно купить и продать… ДРОНОВ. – А разве нет?!.. Ну, хорошо… что же Антон Илларионович так долго там… Я спешу… КРОНПРИНЦ. – В самом деле, что же это он?.. (и открыв дверь) Антон Илларионович, вас ждут! …И с этим возгласом выходит из комнаты, закрывая дверь… И через какую-то паузу, когда Дронов засмотрелся в окно, одновременно открылись две двери… и в комнате появились и застыли у порога, перекрыв выход: перед одной дверью Казаков и Протопопов, перед другой – Подляхович и Кронпринц… Все они были уже без пиджаков… Молча, медленно засучивая рукава… четверка стала злорадно наблюдать за Корнеем Дроновым, который не чувствовал, что появилось за его спиной… и даже тихонечко, барабаня по стеклу, напевал: ДРОНОВ. – «…Летите, голуби, летите… Для вас нигде преграды нет…» …это у четверки вызвало смех… Дронов, услышав это, повернулся и увидел смеющихся, застывших у дверей с лицами, полными ненависти: Казакова, Протопопова, Подляховича и Кронпринца. ДРОНОВ (в ужасе). – Что это?!.. Кто это?! КАЗАКОВ. – Ну что, попался?! …Дронов от отчаяния потерял даже голос… пытаясь что-то сказать, издавал какие-то нечленораздельные звуки: ДРОНОВ. – Э…то, что… западня?.. ПРОТОПОПОВ. – Значит, ты так действуешь, Дронов?! КАЗАКОВ. – Ну, так теперь мы тебе за это покажем! ДРОНОВ (не своим голосом). – Ми-ли-ция!!! ПРОТОПОПОВ (посмеиваясь). – Ты смотри!.. И он еще кричит милицию?! …и вдруг заметив третью полуоткрытую дверь, Дронов кинулся туда. ПОДЛЯХОВИЧ. – Музыку! …и трое кинулись за ним, а Протопопов к роялю. За закрытой дверью раздался глухой крик Дронова: ДРОНОВ. – Ка-ра-ул!.. По-мо-ги-те! Но Протопопов уже ударил по клавишам… И, заглушая рычание за дверью, где били Корнея Дронова, начал что-то бурно играть… Причем, играл хорошо… и даже что-то классическое… и играл до тех пор, пока за закрытой дверью все не затихло. Затем появился аплодирующий Подляхович и другие. ПОДЛЯХОВИЧ. – Браво, браво!.. Я не ожидал, что вы так великолепно играете на фортепиано… Кстати, что это вы играли? ПРОТОПОПОВ. – Конец третьего концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова… то, что играл на конкурсе Ван Клиберн! ПОДЛЯХОВИЧ. – Отлично!.. Вроде даже специально для этого написано… А теперь зеленый стол… быстро стол для суда! (вышли и внесли большой стол, покрытый зеленым сукном.) Вот так… стулья сюда… Все, как в суде! Место для «свидетелей обвинения» поставим вот здесь в стороне… Теперь место для «обвиняемого»… Кронпринц, вольтеровское кресло давайте сюда на середину… Где веревки?.. Веревки не вижу!.. Так! Теперь дело за «обвиняемым»… За мной! …Казаков, Подляхович, Кронпринц и Протопопов направились к комнате, где находился Дронов. На пороге послышался свист удивленного Протопопова и его восклицание: ПРОТОПОПОВ. – Вот это работа! На какое-то мгновение в комнате никого не было, затем в третьих дверях появились Казаков, Подляхович, Кронпринц и Протопопов, которые втащили в комнату Корнея Дронова. ПОДЛЯХОВИЧ. – На кресло его!.. На кресло… Вот так! Где веревки?.. Опять не вижу веревок?.. Привязывайте!.. Еще раз!.. Хорошо!.. Еще раз! Вот так! Теперь, Кронпринц, вытрите ему сопли! КРОНПРИНЦ. – Вот что?!.. Идите-ка вы… знаете куда?! ПОДЛЯХОВИЧ. – Ах, простите… я и забыл… Вы же Кронпринц! Протопопов, сделайте за него! ПРОТОПОПОВ. – Вот вам платок… У вас это лучше получится. ПОДЛЯХОВИЧ (презрительно). – Х-х-ха! Вот и воюй с такими! (и вытер сам.) Теперь брызните ему в морду воды из графина! Больше! Еще больше! Вот так!.. Теперь причешите его… КАЗАКОВ. – Хорош и так… ПОДЛЯХОВИЧ. – Впрочем, да… (потирая руки и окинув взглядом всю комнату.) Ну, теперь, кажется, можно приглашать всех… КАЗАКОВ. – По-моему, да… ПОДЛЯХОВИЧ (открыв вторую дверь и почтительно изгибаясь) Прошу… …И в комнате появились внешне вполне приличные люди. Впереди шел «сам» Талалаев. Когда Дронов увидел его, он даже содрогнулся и опустил голову, хотя тот даже не взглянул на него. Это был крепкий мужчина довольно пожилых лет. Левой рукой он держал тремя пальцами бутылку коньяка, а двумя пальцами большой фужер. В другой руке у него была палка, на которую он слегка опирался, так как правая нога у него была не то искусственная, не то настолько повреждена, что даже не сгибалась в колене, однако, как ни странно, это не уродовало его вид и даже как-то к нему шло. Впечатление его непохожести на других увеличивало его сильное, спокойное, холеное и даже приятное лицо и лишь некоторая одутловатость отяжеляла его. Но весь облик становился прямо зловещим, когда он на какое-то мгновение вдруг улыбался, что делал очень редко… Он сразу как-то пугающе обнажал ослепительно белый забор крепких, крупных зубов и если он при этом произносил какую-то фразу, то как бы незначительна была эта фраза, как бы, казалось, некстати была для нее эта улыбка тем, к кому она относилась, - сразу становилось не по себе… И вот тогда сразу чувствовалось, что это и был «теоретик», «шеф», «главарь», «патрон», «Архимед» всей этой сволочи и по «особому думающий бандит»… Среди сопровождающих его людей была даже какая-то толстая молодящаяся старая баба в шикарном, но несколько вычурном платье. Знакомым зрителю из всей этой пятерки был только старик Афонин. Все были отлично одеты… Словом, люди, как люди… Все начали размещаться за большим зеленым столом и на председательском месте, так и не взглянув ни разу в сторону Дронова, опустился сам Талалаев. Оказавшаяся рядом с ним «заседатель» баба, заметив красивый торшер, тут же показывая на него Талалаеву, что-то зашептала ему. Талалаев взглянув в сторону торшера, согласно кивнул головой… и вдруг, увидев Кронпринца, нахмурился и тихо воскликнул: ТАЛАЛАЕВ. – Не понимаю! Подляхович, подойдите ко мне! ПОДЛЯХОВИЧ. – Я вас слушаю… Талалаев что-то долго ему шептал… Подляхович, видимо, все понял и затем подошел к Кронпринцу и произнес: ПОДЛЯХОВИЧ. – Кронпринц, а вот сейчас присутствовать тебе здесь нельзя… Ты иди в дальнюю комнату, а лучше на кухню и там подожди… КРОНПРИНЦ. – Это почему же? ПОДЛЯХОВИЧ. – Сейчас здесь будет происходить разговор, который требует обстановки абсолютной секретности и такой тайны… ну, словом… КРОНПРИНЦ (зло). – Тоже мне еще… декабристы!.. (и хлопнув дверью, вышел). ТАЛАЛАЕВ. – Что он сказал? ПОДЛЯХОВИЧ. – Не расслышал… не понял… но явно обиделся. …Так до сих пор и не взглянув на Корнея Дронова, и убедившись, что «свидетели обвинения» Протопопов и Казаков заняли в стороне свои места, Талалаев пошептался о чем-то с «заседателями» слева и справа… посмотрел на часы, затем небрежно развалившись в кресле, остановил свой взгляд на Корнее Дронове, улыбаясь, долго молча смотрел на него, и вдруг рявкнул так, что даже вздрогнули «заседатели»: ТАЛАЛАЕВ. – Н-н-у-у?!.. (и затем менее свирепо) Теперь давай, Корней Дронов, разговаривать!.. ДРОНОВ (медленно поднимая голову). – Я виноват!.. ТАЛАЛАЕВ. – О, нет, Корней!.. Не для того собрались сюда с разных мест умные люди, чтобы так легко ты мог отделаться от нас! Чтобы только одно твое слово «Я виноват!» могло нас удовлетворить! …И как бы подтверждая слова Талалаева, раздался ядовитый смешок, перешептывание, а Афонин даже воскликнул: АФОНИН. – Шутник вы, оказывается, Корней Кондратьевич! ТАЛАЛАЕВ. – Словом, Дронов, так дальше разговор не пойдет!.. Когда Казаков и Протопопов примчались ко мне и доложили о том, что ты выкинул с ними, - я не поверил своим ушам! Я отказался им верить! Чтобы Корней Дронов мог на такое пойти?! Это казалось чудовищным! Но когда мне это все-таки доказали, вот тогда и было вынесено решение встретиться с тобой именно так! Только что закончилась, так сказать, первая часть встречи с тобой, а теперь начнем завершающую. Сейчас будем беседовать. И разговор будет прямой, откровенный… и, как говорится, по большому счету! Так вот! (и отпив из фужера коньяку.) Я не намерен сейчас вдаваться в анализ того, как исторически образовался в этой стране тот особый круг людей, которых мы сейчас здесь имеем честь представлять… и как случилось, что этот особый круг людей, от имени которого мы здесь уполномочены говорить и решать, - как люди этого круга оказались в некотором, так сказать, ну что ли… несоответствии с теми рамками существования, из которых власть, управляющая этой страной, мягко выражаясь, ни кому не советует выходить! …И опять потянулся к бутылке с коньяком, совершенно не обращая внимания на то, что такая «преамбула» вызвала опять оживленное шевеление у всей этой банды и уже восхищенное, почтительное перешептывание… Но зрителю удалось услышать только слова двух «заседателей»: 1-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Крупно берет! 2-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Не говорите! (и закрывая глаза) Архимед! ТАЛАЛАЕВ. – А надо сказать со всей прямотой, что это, так называемое несоответствие приняло просто скандальный для этой страны характер… Мне не хочется для подтверждения этого приводить один факт, но я все же пожалуй, его оглашу… Вот я захватил с собой эту газету, которая появилась в те дни, когда в Москве шел один прогремевший процесс по делу людей, которых мы знали, любили и уважали… В этой очень влиятельной Западно-Германской газете посвящен этому процессу целый обзор, в котором о подсудимых сказано прямо так… Позвольте процитировать мне это место дословно? ГОЛОСА. – Просим!.. Просим!.. Очень просим! ТАЛАЛАЕВ (читая). – «И эта страна… (поясняя) Как вы понимаете, имеется ввиду вот эта страна!.. считает себя страной нового гуманизма. Просто не укладывается в голове, чтобы люди с потенциальной внутренней инициативой, явно бесконечно даровитые и предприимчивые, с самого дня своего рождения, люди с блестящей выдумкой, удивительно изощренным умом и ярким талантом, одержимые к коммерческой деятельности такой же страстью, какой одержимы и гениальные художники, музыканты, люди, которые могли бы украсить деловой мир любого государства, принадлежащего к свободному миру и сделать честь любой стране на Западе и за океаном, если бы согласились стать ее гражданами, - в Советском Союзе, - лишь украшают скамью подсудимых, подвергаются беспощадному преследованию и вынуждены вести полулегальное существование… БАБА «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Ужас!.. Ужас!.. ТАЛАЛАЕВ. – Таковы курьезы истории!.. Но оставим эту тему в стороне. Сейчас вопрос не в этом. Предоставим разобраться в этом историкам. Однако, я все же хочу немного остановиться на другом прошлом… более близком… Всем вам памятен период, который наступил сразу же после войны в этой стране… Тысячи городов в развалинах… десятки тысяч деревень сожжены до тла… Весь деловой мир на Западе и за океаном считал, что даже при получении колоссальных иностранных займов, этой стране не подняться раньше, чем через полстолетия… Ни для кого не является секретом, что эту точку зрения тогда же разделяли и многие деловые люди из нашего круга… Дело дошло до того, что кое-кто начал сильно надеяться на второй НЭП… Было это? (все «заседатели» стали кивать головами.) А кто помнит, что я говорил? АФОНИН. – «Никакого второго НЭПа не будет!» ТАЛАЛАЕВ. – Дальше! Но вот умер Сталин!.. И в этот особенный 1953 года мгновенно засверкало столько радужных надежд, предположений и прогнозов о новом будущем нашей страны, сколько их не возникало никогда за все сорок слишком лет в этой стране… И на первый взгляд казалось, что оснований для таких розовых надежд было немало… Договаривались даже до того, что, оставшуюся без Сталина страну ждет просто распад… Словом, чего только тогда не говорили?!.. Чего только не предвещали?!.. Как только не фантазировали?! АФОНИН. – За что только не пили! ТАЛАЛАЕВ. – Вот именно! И опять за «второй НЭП»!.. АФОНИН. – Да, да!.. И за то, что революция уже кончилась!.. ТАЛАЛАЕВ. – Особенно запомнилась мне одна встреча, когда сдвигая над столом бокалы с вином, некоторые из присутствующих с пеной на губах выкрикивали даже такие слова: - «Да здравствует демократия без берегов!» АФОНИН. - … «И только без берегов!» ТАЛАЛАЕВ. – Да, да! А иначе, считали, что игра не стоит свеч! Афонин, что там кричали еще? АФОНИН. – Лучше не вспоминайте! Особенно орали пьяные бабы: - «Хватит работать на человечество! Пошло оно к черту!.. Мы и так уже много сделали для него! Мы устали! Пора пожить и для себя!» ТАЛАЛАЕВ. – А теперь скажи, Афонин, как я тогда ответил на все это? АФОНИН. – Вы вдруг перевернули стол и крикнули не своим голосом: - «Дураки… Табуретки!.. Кретины!».. Потом плюнули и хлопнув дверью так, что чуть не вылетели в окнах стекла, ушли! ТАЛАЛАЕВ. – За этот поступок я был предан анафеме. Больше того, ко мне стали подозрительно относиться… В мой ум перестали верить… Но вот уже осенью 1957 года, вскоре после всемирного московского фестиваля молодежи и студентов, как-то вечером, когда я играл с Афониным в проферанс, словно сговорившись, те, кто надо мной смеялись и издевались, все вдруг явились ко мне… Как потом оказалось, все они только что присутствовали на общегородском открытом партийном собрании, которое было посвящено разъяснению последних политических событий в стране и тем изменениям в руководстве государством… И вот тогда я услышал, обращенный ко мне вопрос… «Итак, Хрущев!.. Что, по-вашему, будет дальше?».. – «А что по-вашему будет дальше?» - задал я встречный вопрос… И услышал в ответ: - «Ничего у Хрущева не выйдет!.. Слишком глубоко взял!.. Не справится!».. И что я ответил, Афонин? АФОНИН. – Вы улыбнулись и ответили так: - «А по-моему теперь пойдет такое, что только держись!» ТАЛАЛАЕВ. – И когда они попросили пояснить, что значит: - «А теперь только держись!», - что я сказал? АФОНИН. – Что не пройдет и нескольких лет, как всему тому, что представляем мы в этой стране, будет объявлена самая беспощадная война… и чтобы оградить себя от всяких роковых для нас неожиданностей, пока не поздно, необходимо заранее принять особые меры… ТАЛАЛАЕВ. – И развивая свою мысль, я заявил, что теперь нам нужны совершенно новые формы нашей работы… А главное – нужны кадры! И не просто кадры наших единомышленников, не холуи и не потерявшая всякое самолюбие, разная учрежденческая мелюзга, которая живет нашими подачками… и кто за небольшие деньги, кто за модельные туфельки или ресторанный ужин оказывает нам те или иные услуги. Нет!.. Нам нужны совсем иные кадры! Кадры людей, обладающих властью, и главное – властью непосредственного большого контроля над теми предприятиями, в которых по исторически сложившимся обстоятельствам, каждый из нас вынужден так или иначе работать, независимо от того, касается ли это области промышленности или торговли. Так это было, Дронов, или не так? ДРОНОВ. – Так. ТАЛАЛАЕВ. – И отвечая на вопрос: - кого я конкретно имею ввиду, я огласил, уже заранее мною обдуманный, небольшой список людей, занимающих особые посты в нашей области. Именно таких людей я считал необходимым во что бы то ни стало, как говорится, зацепить на наш крючок, с тем, чтобы заставить их в нужную минуту нам во время служить, предупредить нас о грозящей опасности… И для этого я потребовал призвать, мобилизовать весь наш ум, всю нашу осторожность, всю нашу хитрость, весь наш опыт, расчет… не брезговать никакими путями для достижения этого!.. Было это, Дронов? ДРОНОВ. – Было! ТАЛАЛАЕВ. – А теперь, прошу, Корней Дронов, назвать имя и фамилию того человека, который стоял первым в этом списке… ДРОНОВ. – Антон Илларионович Бадьянов! ТАЛАЛАЕВ. – Все слышали?.. Да, именно Антон Илларионович Бадьянов! А почему я это сделал? А вот почему!.. Этот человек по занимаемому им положению, был особенно опасен для нас… Он имел прямую власть неограниченного контроля над теми предприятиями промышленности, в которых большинство из нас имело и имеет прямое руководящее служебное положение, а главное – он находился на безукоризненном счету у высших партийных и советских властей нашей области… АФОНИН. – И уже тогда его бригада наделала немало бед и нанесла большие опустошения в наши ряды… ТАЛАЛАЕВ. – Но когда я заявил присутствующим, что для осуществления всех этих, так сказать «оборонительных» мероприятий, нужны большие деньги и даже потребовал прямо учредить для этого особый большой денежный фонд, - я тут же заметил, как у моих гостей сразу же вытянулись рожи… Они мгновенно потеряли всякий интерес к моей идее… Затем послышался смех… АФОНИН. – И именно ты, Корней Дронов, первый крикнул, что ты отказываешься давать хотя бы копейку на операцию против Бадьянова!.. ТАЛАЛАЕВ. – Тогда мне стало ясно, что я вижу пере собой людей, которые ведут себя, примерно так же, как, вероятно, вели себя во времена древнего Рима за полчаса до своей гибели и жители Помпеи, которые, поглядывая на вечно дымящийся вулкан Везувий и на легкое содрогание земли под ногами, очевидно, рассуждали так: - «Ну, и что из того, что он дымит?!.. Он все время дымит!.. Он все время содрогается!»… АФОНИН. – И никак не предполагали, что через мгновение именно их Помпея скроется вся вместе с ними от взоров человечества ровно на две тысячи лет… И через двадцать столетий будет обнаружена только потому, что какой-то итальянский крестьянин, копая яму на своем приусадебном участке, случайно наткнулся своей лопатой на какую-то каменную стену! ТАЛАЛАЕВ. – Вот именно! Словом, вновь разочарованные в моем уме, мои гости тут же стали прощаться со мной и Афониным, даже отказавшись от ужина, который к тому времени уже был накрыт в соседней комнате… И с повадками уверенных людей, которые думали, что за сорок с лишним лет этой страны, они, как говорится, так насобачились разрываться на части между советской властью и своими глубоко личными интересами… АФОНИН. – Или, как у нас говорят: - «И план выполнять… и себя не забывать!»… ТАЛАЛАЕВ. – Вот-вот! И так наловчились сочетать одно с другим и одурачивать власть, что им… АФОНИН. - … что им и ЦК нипочем! ТАЛАЛАЕВ. – Вот, вот! И в то время, когда уже неслись поезда на целину, в Сибирь и на Дальний Восток, - эти «уцененные деятели» тут же понеслись в отпуска… кто в Крым, кто на Кавказ… тем более, что наступил бархатный сезон и упустить его, казалось им, не к лицу!.. Так это было или не так?! АФОНИН. – Так, Пал Палыч! Так! ТАЛАЛАЕВ. – И вот, как говорится, не остыл еще этот разговор и едва только мои оппоненты добрались до Крыма и до Кавказа и расположились на отдых, как мы уже узнали, что двоих из тех, кто были у меня, взяли прямо с пляжа, голенькими, третьего сняли с поезда, а с четвертым получилось такое: - в первый же день после возвращения из отпуска, едва только он приступил к работе, как в кабинете у него появилась бригада ревизоров во главе с Бадьяновым, который после ревизии все руководство загнал коллективно в тюрьму… И все то было только началом!.. А затем, когда последний съезд партии утвердил единогласно то, что было объявлено на весь мир 30 июля прошлого года, - я сразу сказал… Афонин, что я сказал? АФОНИН. – Теперь хана! Так как, утвердивший эту программу съезд тем саамы решил, образно говоря, сдирать с таких, как мы, шкуру живьем… ТАЛАЛАЕВ. – И вот уже сегодня среди деловых людей царит полная паника. Нас остались считанные единицы… Все, кто еще уцелели, теперь бегут ко мне за советами… предлагают любые деньги за помощь… любые деньги в тот фонд, о котором я уже говорил, любые деньги на подкуп лиц, которые могут хоть как-нибудь отвести или ослабить готовый в любой момент обрушиться такой удар, который превратит любого из нас просто в блин… А где вы были раньше?! Разве за один день такие кадры создашь?! И как эти деньги теперь предложить?.. Как?! Кому?.. Кто их теперь возьмет, когда 20 февраля этого года подписан небывалый указ, в котором черным по белому написано, что тому, кто берет взятку и тому, кто предложил ее, грозит все, вплоть до расстрела! БАБА «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Какое варварство! Как жить после этого?! ТАЛАЛАЕВ. – И даже тому, кто был посредником между дающим и берущим, тоже годы тюрьмы! Сегодня словно все поднялось против нас!.. Сейчас уже не выходит ни одной газеты, в которой не называли бы нас иначе, как «наследием проклятого прошлого»… «прохвостами», «классовыми врагами»… Прокуроры на судебных процессах нас величают «паразитами» и «отщепенцами»… ОБХСС и милиция – «преступниками» и просто «ворьем».. Ну, а о народе даже не стоит и говорить!... Вы сами знаете, что говорит про нас народ… Он просто кроет нас матом и ждет не дождется, когда таким людям как мы, будут рубить головы прямо на Лобном месте и Красной площади! АФОНИН. – Что, что? 1-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ» (его сосед, громко ему на ухо) – «… будут ру-бить го-ло-вы на лобном месте, на Красной пло-ща-ди!» АФОНИН. – Нам? 1-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Нам! АФОНИН. – Благодарю вас! «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Не за что! ТАЛАЛАЕВ. – Вот именно! И самым, я бы сказал, угрожающим для нас является то, что правительство подключило к этой борьбе против нас, помимо всего, и Комитет Государственной Безопасности… и мы уже знаем во что это нам обошлось… Короче, когда неделю тому назад я был в Москве и помогал нашим московским друзьям искать адвоката, который мог бы взять на себя то самое дело, в котором замешаны наши знакомые, так тот адвокат, на которого мы особенно надеялись, - сразу же наотрез отказался от защиты. И достоверно или нет, я не знаю, но потом мне шепнули, что, якобы, наверху решено – выжечь эту банду каленым железом! АФОНИН. – Простите, что выжечь?.. Кого выжечь? ТАЛАЛАЕВ (раздраженно). – Слушай, Афонька, это уже просто невозможно! Ты бы хоть радиофицировался что ли?! АФОНИН. – Но я ценю каждую твою мысль на вес золота, а я не расслышал последнего твоего слова… 1-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ» (сосед, опять ему на ухо). – «Вы-жечь эту банду ка-ле-ным же-ле-зом!» АФОНИН. – Понятно… ТАЛАЛАЕВ. – И вот в такое время, узнав мою выдумку, ту легенду, посредством которой можно прижать Бадьянова к стенке и заставить его служить нам, - ты без моего ведома вдруг использовал этот вариант, который мы намерены были пустить вход лишь в крайнем случае, когда Бадьянов может нам особенно понадобиться, а до этого не трогать и не вспугивать такую крупную фигуру раньше времени… И кому сказать, с какой ты целью это использовал?! Только лишь для того, чтобы повернуть Бадьянова против своих! БАБА «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Это надо же?! 2-й «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – Ты что, Дронов, очумел?! АФОНИН. – Объясни, как ты мог на это пойти?! ТАЛАЛАЕВ. – Тебя спрашивают, - отвечай! ДРОНОВ. – Я сам не понимаю, - почему я это сделал… ТАЛАЛАЕВ. – Врешь! ДРОНОВ. – Это было какое-то наваждение! От меня ушел сын, единственный, которого я так любил… И вот, очевидно, поэтому… я… ТАЛАЛАЕВ. – А почему он ушел от тебя? ДРОНОВ. – Оказалось, что мы разные люди… ТАЛАЛАЕВ. – Вот тебе подтверждение того, о чем я только что говорил! На что ты надеешься?! Но может быть ты не такой, как мы?! О, нет, ты даже похлеще, чем многие из нас! Мы ведь видим тебя насквозь! Ты думаешь нам неизвестно, зачем ты построил за Уралом еще один дом и уже переправил туда свою тещу и мать… и гонишь теперь все туда… БАБА «ЗАСЕДАТЕЛЬ». – А может, ты сам задумал смыться туда и поэтому так повел себя? Смотри, если так, - берегись! Мы и там достанем тебя! ДРОНОВ. – Нет, нет!.. Чем я могу искупить это?! ТАЛАЛАЕВ. – Да чем можно искупить такое предательство?!.. А вдруг Бадьянов не пошел бы на это? АФОНИН. – В самом деле… что бы тогда? ТАЛАЛАЕВ. – Больше скажу, - а если он нашел в себе силы и вот сейчас уже где-то работает против нас… А мы, разговаривая, даже не чуем, что сюда уже несутся машины… и через какой-нибудь час мы уже будем все в подвалах нашей областной тюрьмы… ДРОНОВ. – Этого не может быть! ТАЛАЛАЕВ. – А где гарантия? ДРОНОВ. – А гарантия та: - вначале он ломался, даже начал орать на меня… «Я коммунист!»… Но потом согласился… А уж позднее явился ко мне и потребовал себе больше, чем я ему предложил… и вместо семидесяти пяти тысяч из двухсот, - потребовал вдруг сто! (общий хохот.) ТАЛАЛАЕВ. – Это интересно! Но тут что-то не точно! Казаков! КАЗАКОВ. – Как из двухсот?! Он от нас потребовал триста тысяч! ДРОНОВ. – Ну, значит, он решил заработать даже в два раза больше меня! … эти слова покрыл гомерический смех и голоса: ГОЛОСА. – Это надо же! Вот деньги-то что делают! Вот сила в них какая! Нет, жить еще можно! Нужно только переждать этот циклон… и, как на фронте, когда идет перекрестный бой, - прижаться плотно к земле, чтобы все пронеслось над головой… А потом деньги опять возьмут свое! ДРОНОВ. – Говорите, что я должен сделать, чтобы вернуть ваше доверие? ТАЛАЛАЕВ. – Сейчас мы решим как тебя наказать… (и что-то долго шептался с заседателями и, наконец, произнес) Хорошо! Быть по сему! Вот тебе наше условие… Но если ты его не выполнишь, - тебе конец! Итак, первое: - двести тысяч Бадьянову мы, конечно, не дадим,… но сто мы сегодня же ему вручим… Его нужно поощрять. Он стоит этого. ДРОНОВ. – Будет сделано! ТАЛАЛАЕВ. – Но это еще не все! А прежде, кроме этих ста, ты сейчас же выложишь нам на стол еще ровно пятьсот! Это тебе в наказание! И даем тебе на это сорок минут! ДРОНОВ. – Готов на все… Только забудем! ТАЛАЛАЕВ. – Развяжите его! Дайте коньяку!.. Но отпускать его одного нельзя,… а нам сопровождать его опасно… ПОДЛЯХОВИЧ. – Так как же быть? ТАЛАЛАЕВ. – А ну-ка, Кронпринца ко мне! ПОДЛЯХОВИЧ (в дверь). – Кронпринц, быстро сюда! … появляется что-то жующий Кронпринц и мрачно: КРОНПРИНЦ. – Ну, чего вам? ТАЛАЛАЕВ. – Вот что! Мы в той комнате прервали интересную «пульку» и хочется ее закончить, а Дронов тем временем должен доставить нам сюда кое-что… Так вот, - возьми такси и будешь сопровождать его до дома и обратно… Смотри в оба! Понял? Подляхович! Карты, сюда! (Кронпринцу) Ну, что стоишь? Действуй! КРОНПРИНЦ. – Даже и не подумаю! ТАЛАЛАЕВ. – Смотрите, опять на что-то обиделся! КРОНПРИНЦ. – А вы что в самом деле из себя воображаете?! Я вам свою квартиру доверил! Мало квартиру! Попросили отлупить вот этого деятеля, потому что все оказались сердечниками, - тоже уважил… ТАЛАЛАЕВ. – Ну, верно! Но чего ты опять обиделся? КРОНПРИНЦ. – Это мне нравится! А как отлупил, так тут же самым бесцеремонным образом взяли и выпроводили меня на кухню, потому что при ваших тайных и секретных разговорах я уже, оказывается, присутствовать не достоин! И это я-то?! Да если бы мой отец был жив, и вдруг узнал бы для чего я предоставил вам нашу квартиру, и что вы в ней сейчас вытворяли, - он сразу же вызвал бы по тревоге роту огнеметчиков и ни один бы из вас, включая меня, не ушел бы отсюда живым! А вы еще позволили так неучтиво поступить со мной… ТАЛАЛАЕВ. – Ну, извини, что так получилось! Если бы мы тебе не доверяли, так мы бы не послали тебя сопровождать больше полмиллиона… Словом, вот тебе еще денег… и никаких разговоров!.. Ну, как хватит? КРОНПРИНЦ (перебирая деньги). – А черт его знает! Деньги очень странная вещь… Вчера мне столько казалось бы целым состоянием, но за один день вы так меня развратили, что я теперь сам не пойму, хватит этого или еще маловато?! Конец восьмой картины. КАРТИНА ДЕВЯТАЯ Опять квартира Дронова. В кабинете его жена – Зинаида Осиповна, Лариса и Варвара Заездина, которая ходит по комнате и с отчаянием восклицает: ЗАЕЗДИНА. – Но где же Корней?!.. (смотрит на часы.) Ой, боже мой! Я сойду с ума!.. Уже час назад должна была вернуться с деньгами в магазин… Не обманет он? Даст мне денег? ЖЕНА. – Но как ты можешь в этом сомневаться?!.. Ты моя лучшая подруга детства… самый близкий друг нашей семьи… (звонок в передней.) Это наверно он… Лариса, открой! … Лариса быстро выходит, тут же возвращается обратно. ЖЕНА. – Отец? ЛАРИСА. – Нет. Это явился подлец. ЗАЕЗДИНА. – Какой подлец? … Открывается дверь и входит Валерий. ЖЕНА. – Ах, вот кто пожаловал?! ВАЛЕРИЙ. – Не волнуйся мама… я сейчас уйду. Только возьму свои книги и вещи… ЛАРИСА. – И этот предатель нашей семьи смеет еще называть тебя мамой, и ты молчишь? ВАЛЕРИЙ. – А ты, мама, разве не хочешь, чтобы я называл тебя так? ЖЕНА. – Ну, какой же ты сын? ЛАРИСА. – Слышал?.. Такого отца отвратил от себя!.. В партию лезешь! В коммунизм прешь, гадина, не считаясь ни с чем?! Шагаешь через семью! Оплевал отца, мать, которые в тебе, негодяй, души не чаяли и только и жили для тебя… ВАЛЕРИЙ. – Ну, значит, зря… Так жить нельзя! ЗАЕЗДИНА. – Боже, какие слова! А как же вы предлагаете жить? ВАЛЕРИЙ. – Как живут все! ЗАЕЗДИНА. – А разве твой отец не такой?.. Или его предприятие не является передовым?.. Не выполняет плана?.. Он весь в работе! ВАЛЕРИЙ. – Не знаю… Теперь ничего не знаю… ЗАЕЗДИНА. – Что, значит, не знаю?!.. Мало ли что люди от зависти могут болтать! Завидовать-то есть чему! Разве ты слышал от кого-нибудь, что он плохой деятель?! И какой семьянин! А как он тебя любил! И вдруг такой просчет! ВАЛЕРИЙ. – Мама, ты приготовила мне вещи? ЛАРИСА. – Опять «мама»?! Если еще раз произнесешь это слово, я разобью вот этот графин об твою голову! ЗАЕЗДИНА. – Лариса, остановись! ЛАРИСА. – Вы знаете, Варвара Филипповна, я вчера была в доме у своего жениха… и, если бы вы видели, как Милий Рудольфович относится к своему отцу… Он просто молится на него! Вот это сын!.. А этот?!.. Они так возмущены этим типом!.. Знаешь, что думают о тебе в том доме? ВАЛЕРИЙ. – Чем хуже обо мне будут думать в таких домах, тем больше меня это будет радовать… ЛАРИСА. – Мама, если ты немедленно не удалишь этого провокатора отсюда, я зарежу его!.. Ты слышишь, мама, ножом зарежу! ЖЕНА. – Ну, вот что я тебе скажу, Валерий!.. Спасибо тебе за все, сынок… Не желаю ни кому, ни одной матери, ни одному отцу пережить подобное… А теперь поживи без нас… Хлебни-ка жизни один. Вот когда узнаешь, чем она пахнет, тогда может быть оценишь свою семью! А теперь – уходи! Сейчас же забирай свои вещи, они в бывшей твоей комнате – и марш отсюда, а то скоро придет отец… и как бы не было хуже тебе! ВАЛЕРИЙ. – Хорошо! (и вышел.) ЗАЕЗДИНА. – Ну, кто бы мог подумать, что Валерий… именно он окажется таким?! ЖЕНА. – Да лучше бы мне умереть в прошлом году, когда я была так тяжело больна, только бы не видеть такого дня… ЛАРИСА. – Ну, не хватало еще, чтобы из-за такой гадины умирать! Вот они будущие строители коммунизма!.. Что им отец, что мать?!.. А отец еще говорил, что я дрянь по сравнению с ним! Я никогда теперь отцу этого не прощу! Он мне еще заплатит наличными за то, что я все эти годы была у него словно падчерица! ЗАЕЗДИНА (взглянув на часы). – Ой, боже мой!.. Я уже горю синим огнем. Где же Корней?.. (звонок в передней.) Лариса, беги открывай! (Лариса исчезла) Если сейчас он не даст мне деньги – я погибла! ЖЕНА. – Да ты в уме? Раз он дал слово, так и будет! … появляется встревоженная Лариса. ЖЕНА. – Что такое?.. Кто? ЛАРИСА. – Это папа… ЗАЕЗДИНА. – Наконец-то! ЛАРИСА. – А вам он велел передать, что он сделает для вас все, что надо через пятнадцать минут… А пока просил всех, кроме мамы, уйти в другую комнату… ЗАЕЗДИНА. – Даже меня?.. (и уходя) Но я уже горю! …Едва только Заездина ушла, как открылась дверь, и на пороге появился Корней Дронов. Вид его был ужасен. Следом за ним появляется с беспечным видом Кронпринц. ЖЕНА. – Ой, что с тобой?! И кто этот человек? ДРОНОВ. – Ни звука! Потом!.. Воды! ЛАРИСА. – По-моему, вас звать Кронпринц? Что с отцом? КРОНПРИНЦ. – Понятия не имею. Я сам пытался это выяснить, когда этот гражданин обратился ко мне с просьбой проводить его до дома… ДРОНОВ. – Да, да… Лариса, пройди с этим человеком в столовую и угости его там чем-нибудь… … Лариса и Кронпринц вышли. ЖЕНА. – Что случилось, умоляю?! ДРОНОВ. – Сию минуту деньги… ЖЕНА. – В столе две тысячи… на приданое Ларисе. ДРОНОВ. – А мне нужно не две тысячи, а сразу шестьдесят! ЖЕНА. – Боже мой?! Куда?!.. Зачем?! ДРОНОВ. – Не твое дело!.. Где ближе деньги? ЖЕНА. – Одна часть за обоями здесь в углу… другая… (показывая на репродукцию картины Левитана)… за «Вечным покоем»! ДРОНОВ. – Давай, потроши «Над вечным покоем»… (схватывая со стола нож) режь обои… ЖЕНА. – Боже мой, боже мой!.. Но что хоть случилось?! ДРОНОВ. – Гадина Бадьянов за моей спиной сторговался с моими врагами… и я попал в засаду! ЖЕНА. – В засаду?.. И это они тебя так?.. ДРОНОВ. – Да, они… все печенки отбили! Живого места нет! … и тут, видимо надрезав обои больше, чем следует, посыпались вниз пачки денег. ДРОНОВ. – Что ты наделала, черт?! ЖЕНА. – Да это они сами… ДРОНОВ (поднимая с пола пачки денег). – Вешай картину на место и прочь остальные… Где мой портфель?.. Ах, вот он! ЖЕНА. – Так зачем же деньги, и столько, если они тебя так избили?! ДРОНОВ. – Не дам – будет совсем хана!.. Ну, я побежал! ЖЕНА. – Стой! Но здесь тебя ждет Варвара… ты ей обещал… ДРОНОВ. – Не до нее… Пусть подождет… я скоро буду обратно…
Но Заездина видимо подслушивала и тут же появилась в комнате. ЗАЕЗДИНА. – Нет, Корней, я больше ждать не могу!.. Я горю! ДРОНОВ (отодвигая портфель). – Ну, на… но только скорей… (идет к столу.) Только для тебя! Другому бы ни за что! (открывает стол) Вот как раз у меня в столе, я приготовил эту сумму дочери на приданое… ЗАЕЗДИНА. – Родной, спасибо тебе!.. ЖЕНА. – Ну, что я тебе говорила?.. ДРОНОВ. – Считай… по-моему, здесь точно… ЗАЕЗДИНА (растерянно). – Но этого мало… ДРОНОВ. – Как мало? Здесь как раз двадцать тысяч, сколько ты просила! ЗАЕЗДИНА. – Но мне нужно двадцать тысяч новыми деньгами… ДРОНОВ. – Что-оо?!.. Значит двести тысяч?! ЗАЕЗДИНА. – Мне нужно закрыть накладные на триста тысяч… Сто тысяч я наскребла, а двести я прошу тебя одолжить мне… достать у других, у меня нет времени… Я тебе потом все отдам! ДРОНОВ. – А откуда ты возьмешь столько, когда ты все вбила в свою дачу?.. ЗАЕЗДИНА. – Неужели ты мне не веришь?! ДРОНОВ. – О, нет, Варвара… (разводя руками) таких денег у меня нет и в помине… ЗАЕЗДИНА. – Что-оо?!.. У тебя нет?! ДРОНОВ. – Да ты обалдела! Двести тысяч?! Да где я их тебе возьму?! Да никогда у меня и не было столько! Нет, полтораста как-то было…, а двести никогда… Ну, я спешу… ЗАЕЗДИНА. – Значит, я погибла! ДРОНОВ. – Ну, знаешь, прости… тут виновата только ты! Выкручивайся, мать моя, сама… ЗАЕЗДИНА (жене Дронова). – А ты еще говорила, что он настоящий русский человек… широкая натура… ДРОНОВ. – А при чем тут национальность? ЖЕНА. – Да этим я хотела ее успокоить и убедить, что ты не обманешь ее… ДРОНОВ. – Билиберда! Лирика! Наш Архимед как-то по поводу значения национальной принадлежности в деловом мире гениально изрек, что… «самая высшая национальность – это деньги!» Вы слышите? Деньги и только деньги! Ну, я уже опаздываю!.. ЗАЕЗДИНА. – Нет, стой, Корней! Не пущу! ДРОНОВ. – Да ты что, в уме?! ЗАЕЗДИНА. – Я знаю, что у тебя есть деньги! ДРОНОВ (меняясь в лице). – А ты что, считала в моем кармане?! ЗАЕЗДИНА. – Не считала! Но знаю… и даже где спрятаны… ДРОНОВ. – Даже так?!.. Тебе что, сорока на хвосте это принесла?! ЗАЕЗДИНА. – Нет, не сорока…, а Зина сказала… ДРОНОВ (в бешенстве). – Кто?!.. Моя жена?!.. Ты?! ЖЕНА (растерянно). – Но, ведь Варя… Варя… ДРОНОВ. – Что Варя?!.. ЖЕНА. – Но Варя же лучшая подруга с самого детства… Я дружу с ней со школьной скамьи… у меня никогда не было никаких секретов! ДРОНОВ (даже заикаясь). – А у нее от тебя тоже нет? ЖЕНА. – Конечно, тоже нет… ДРОНОВ. – Дура!.. Обезьяна!.. Половая тряпка! ЖЕНА. – Что ты?!.. За что ты?! ДРОНОВ. – А знаешь ли ты, что когда прошлым летом Валерка был на практике, Лариса и Граве на курорте…, а ты болела плевритом и лежала в больнице, как вела себя тогда твоя лучшая подруга?! ЗАЕЗДИНА. – Корней, одумайся!.. Не шалей!.. ДРОНОВ. – Нет, отвечай, дура, как?! ЖЕНА. – А я никогда этого не забуду… Она даже взяла отпуск и с утра и до двенадцати ночи проводила около моей кровати в больнице… ДРОНОВ. – А потом? ЖЕНА. – И только когда наступала ночь, и ей нельзя было оставаться, только тогда она уходила… ДРОНОВ. – А знаешь куда?.. Ко мне! ЖЕНА. – Не верю!.. Ни за что не поверю! ДРОНОВ. – В твою кровать! ЖЕНА (Заездиной). – Ах, вот оно что?! Ну, что ты на это скажешь?! ЗАЕЗДИНА (тихо, злобно). – А что бы ты хотела от меня услышать?! ЖЕНА (заикаясь). – Я… хочу, чтобы ты ответила, так это или не так?! Молчишь?!.. ЗАЕЗДИНА. – А может быть, лучше я о тебе что-нибудь расскажу? ДРОНОВ. – А ну-ка, ну?.. Что ты можешь о ней рассказать? Тогда я дам тебе деньги… а иначе не дам! Поняла? Ни копейки! ЗАЕЗДИНА. – Ну, я могу сказать хотя бы о том, что Валерий – это не от тебя, Корней… ДРОНОВ. – Святители! Так вот оно что?! Теперь понятно, почему он вырос такой?! Значит, это чужая кровь?! (кричит в дверь) Лариса, Лариса, сюда! … входит Лариса. ЛАРИСА. – Ты меня звал, отец? ДРОНОВ. – Да, да… (и бросаясь к ней) Доченька ты моя ненаглядная! Родная доченька! Единственная надежда моя! Теперь будет все только для тебя! Ведь Валерка, оказывается, даже не мой сын?! ЛАРИСА. – Как?! ДРОНОВ. – Вот только что выяснилось… ЛАРИСА (рывком открывая дверь в соседнюю комнату). – Эй ты, провокатор, поди-ка сюда!.. Мой отец хочет тебе что-то сказать! ДРОНОВ. – Разве эта тварь здесь?.. Как кстати! ЛАРИСА. – Он пришел за последними вещами… Появляется Валерий. ДРОНОВ. – Слушай-ка ты… Для тебя есть приятная новость! Ты, оказывается не мой сын!.. Вот Варвара мне только что выдала твою мамашу!.. ЛАРИСА. – Теперь понятно, почему ты оказался такой гадиной! ВАЛЕРИЙ. – Кто же мой отец? ДРОНОВ. – Это уж выясняй у своей матери… ВАЛЕРИЙ. – Ну что ж, видимо, это неизбежно… в таких семьях-уродах так и должно все идти кувырком… ДРОНОВ (обнимая дочь, лаская ее). – А я вот счастлив, что ты оказался мне не родной!.. И что дочь – родная мне кровь… А ты, выродок, пошел вон! ЖЕНА (в истерике). – Стой!.. Это неправда, это не так!.. ДРОНОВ. – Что не так?! ЗАЕЗДИНА (мотая головой, нервно смеясь). – Прости, Корней, я ошиблась… Валерий – твой сын, а вот Лариса – не твоя дочь… ЛАРИСА. – Как?!.. (и в обморок). ВАЛЕРИЙ. – Черт бы вас всех побрал! ДРОНОВ (Заездиной). – Ты что это натворила, швабра?! ЗАЕЗДИНА (мотая головой). – И не мудрено… у меня сейчас в голове такой кисель, что сразу я не сообразила… ДРОНОВ. – Нет, ты понимаешь, что ты наделала этой путаницей? Ни жены! Ни дочери! Ни сына!.. Что же теперь у меня осталось? Что?! ВАЛЕРИЙ (резко поднимаясь и непередаваемым тоном). – ДЕНЬГИ!! (и хлопнув дверью, вышел из комнаты.) ДРОНОВ. – Видала? И после этого ты еще хочешь, чтобы я тебе дал деньги? ЗАЕЗДИНА. – Ну, раз ты считаешь, что они тебе уже никто, так тем более ты должен помочь мне… ЖЕНА (уже неузнаваемая). – Ах, так?!.. Ну, нет! Раз уж я тебе не жена… Раз уж на то пошло, так сначала выкладывай деньги мне! ДРОНОВ. – Что-оо?! Тебе?! А ты что их заработала? ЖЕНА. – Но двадцать лет сторожила их, как цепная собака! Да, да! А то я с тобой разделаюсь так, что ты сразу окажешься там… (и наложив пальцы одной руки на пальцы другой и изобразив решетку, приблизив к глазам:) – откуда «ты меня видишь, я тебя нет!»… ЛАРИСА (резко поднимаясь с дивана). – Правильно, мать! Хватит с ним церемониться!.. А то он действительно все это на свою шлюху переведет! И в первую очередь мне! Ты слышишь, Дронов! Раз я тебе не дочь, я теперь тебе вспомню все! А я тоже знаю про тебя не мало! Чего вытаращил глаза?! Давай! А то сами возьмем! Мать, где у него спрятаны деньги?.. Шевелись! … неожиданно в дверях появляется взволнованный Граве. ГРАВЕ. – Простите! Почему у вас дверь настежь открыта? Я даже сразу побоялся войти. Корней Кондратьевич, архи-срочный разговор… ДРОНОВ. – Сейчас не могу… Оставьте меня… ГРАВЕ (с силой отводя его в сторону). – Но я только что узнал, что на вашу фабрику нагрянула ОБХС и вместе с ними особая группа ревизоров, возглавляемая Бадьяновым… ДРОНОВ. – Что-оо?! ГРАВЕ. – Да, да! Уже арестованы ваш главный инженер, начальник снабжения и сбыта… Главбух выскочил в окно, но был пойман у проходной… Началась тотальная ревизия… ДРОНОВ (хватаясь за воротник). – Воздуху!.. Воздуху! ГРАВЕ. – Что с вами?! Возьмите себя в руки! ДРОНОВ. – Нет, уже поплыл… поплыл… ЗАЕЗДИНА. – Куда поплыл?.. Кто поплыл?!.. ДРОНОВ. – Горизонт поплыл!.. Все пропало! Все перевернулось на ребро… Берите скорее деньги… бегите из дома… Машину скорей! Уносите все… (все рассовывают деньги кто куда… слышны звонки в передней.) Кто это? Никого не пускать!.. Варвара, иди скорей…скажи, что дома никого нет… Заездина исчезает. ЖЕНА. – Что случилось? ДРОНОВ. – Бадьянов отомстил!.. Всем нам отомстил! Неожиданно открывается дверь и уже с плачущим хохотом в комнате появляется снова Заездина… На ней нет лица, и вслед за ней работники комитета безопасности: - один в чине полковника, другой майор и два капитана… и вместе с ними понятые, среди которых один управдом, другой старик Уралов. ПОЛКОВНИК. – Вы, гражданин Дронов Корней Кондратьевич? (Дронов молчит). Товарищ управдом, это Дронов? УПРАВДОМ. – Он самый…, а это его жена, вот дочь… (и в сторону Граве и Заездиной) А этих граждан я не знаю… ПОЛКОВНИК. – Мы представители Госбезопасности… Вот ордер… (показывая на управдома и Уралова.) А эти товарищи приглашены нами, как понятые… (лейтенанту) Выясните, нет ли кого еще в этой квартире?.. ЛЕЙТЕНАНТ. – Есть! (и вышел) ПОЛКОВНИК (Заездиной). – Так куда вы так спешили?.. Ваши документы? Я не понимаю, что с вами? Вы плачете, или смеетесь? ЗАЕЗДИНА. – Мне очень некогда… а тут вы… Вот паспорт. ПОЛКОВНИК (читает). – Заездина Варвара Филипповна… Где работаете? ЗАЕЗДИНА. – Директором гастронома номер два. Можно идти? ПОЛКОВНИК. – Пока нет. ЗАЕЗДИНА. – А, что значит «пока»? Как это «пока» будет выглядеть во времени? ПОЛКОВНИК. – Ну, если вам угодно знать более точно, извольте: - от тридцати минут… ЗАЕЗДИНА. – И до? ПОЛКОВНИК. - … И до пятнадцати лет! (передавая паспорт майору) Свяжитесь по телефону с управлением и выясните – не об этом ли директоре гастронома был у нас сегодня разговор с ОБХС? И заодно узнайте, не звонил ли мне Бадьянов? (и к Граве) Ваши документы? ГРАВЕ. – Пожалуйста. Я директор кожзавода. ПОЛКОВНИК. – Граве Милий Рудольфович. ГРАВЕ. – Совершенно верно!.. Причем, через несколько минут в моем кабинете и под моим председательством должно начаться очень важное совещание… ПОЛКОВНИК. – А интересно, какая тема? ГРАВЕ. – Производственные задачи в свете новой третьей программы партии! ПОЛКОВНИК. – Ого!.. (и капитану у дверей) Тоже не выпускать! Тем временем майор, который до этого беззвучно разговаривал по телефону, заканчивая, громко сказал: МАЙОР. – Так… Все ясно! (и положил трубку.) ПОЛКОВНИК. – Ну что? МАЙОР. – Вы правы. Это она и есть. ПОЛКОВНИК (Заездиной). – Теперь понятно – почему вы одновременно плачете и смеетесь! ЗАЕЗДИНА. – Что это за намек? Я вас не понимаю! ПОЛКОВНИК. – Ваш магазин уже опечатан. Завтра начнется ревизия… ЗАЕЗДИНА. – Как?!.. Ревизия без меня? ПОЛКОВНИК. – Ни в коем случае. Вас каждый день будут доставлять туда из тюрьмы на машине… … неожиданно в комнате в сопровождении лейтенанта появляется Кронпринц. КРОНПРИНЦ. – Здравия желаю, товарищ полковник! ПОЛКОВНИК. – Вот тебе на! А мы только что были у вас… застали там всех ваших гостей… и не могли понять, куда девался хозяин квартиры?!.. КРОНПРИНЦ. – Разрешите доложить? ПОЛКОВНИК. – Да, да… объяснитесь, каким образом вы оказались здесь? КРОНПРИНЦ. – Да вроде как инкассатор! ПОЛКОВНИК. – Что значит, как «инкассатор»?! КРОНПРИНЦ. – Разрешите отвечать открытым текстом? ПОЛКОВНИК. – Да, уже можно… КРОНПРИНЦ. – Этого деятеля там сильно избили, да еще послали за деньгами… а денег больше полмильона… Ну, и Талалаев поручил мне следовать за ним… и доставить его с деньгами обратно… ПОЛКОВНИК. – Выходит, действительно, как инкассатор! А кто его там бил? КРОНПРИНЦ. – Били трое, но двое сердечники… так что главным образом я… ПОЛКОВНИК. – А зачем же вы?.. Это уже вышло за рамки дозволенного. КРОНПРИНЦ. – Я знаю, товарищ полковник… Но эта «честь» излупить его, была мне оказана неожиданно… и, как вы понимаете, согласовывать было некогда, решение нужно было принимать немедленно… А так как я, признаться, находился под сильным впечатлением его рассказа, когда он, вот этот монументальный ворюга, сегодня в табачном магазине за пачку «Беломора» избил чуть не в кровь мальчугана… Словом, мне показалось, что советский народ меня не осудит за это, а скорее похвалит… И я даже с энтузиазмом отлупил этого типа!.. Да, кстати, вот деньги, которые я получил за его избиение и за прочие услуги, оказанные мной этой банде… А теперь разрешите удалиться?.. А то у меня через час свидание… ПОЛКОВНИК. – Желаю успеха!.. …И Кронпринц, щелкнув каблуками, вышел. УРАЛОВ. – Простите, товарищ полковник… Я только сейчас сообразил, что мне в данном случае быть понятым неудобно… ПОЛКОВНИК. – То есть? УРАЛОВ. – Я, видите ли, этого Дронова знаю по фронту. Это преступник. Он избежал расстрела только случайно. И об этом я уже сообщил в Обком. ПОЛКОВНИК. – Ах, вот что… Тогда вы действительно пристрастное лицо и не можете являться понятым… …из другой комнаты лейтенант выводит Валерия. ЛЕЙТЕНАНТ. – Товарищ полковник, тут обнаружен еще один человек… ПОЛКОВНИК. – Кто вы такой? УПРАВДОМ. – Это сын Дронова… студент университета… ПОЛКОВНИК (услышав звонок). – Лейтенант, откройте, и того, кто явился, приведите сюда… (лейтенант выходит.) Ваше имя? ВАЛЕРИЙ. – Валерий. …и вдруг открываются двери, и на пороге застывает Алина и за ней трое братьев. УРАЛОВ. – Алина, ты сошла с ума! ПОЛКОВНИК. – Кто вы? АЛИНА (непередаваемо). – Я его невеста. ПОЛКОВНИК (даже растерянно). – Что?.. Невеста?.. Чья? АЛИНА (подходит к Валерию и берет его за руку). – Вот этого человека. ПОЛКОВНИК. – Ну, а вы-то кто? УРАЛОВ. – Это моя дочь,… а это мои сыновья… ПОЛКОВНИК. – А как они узнали, что все мы здесь? УРАЛОВ. – Это я виноват… Когда вы, застав меня в домоуправлении, попросили быть понятым, я позвонил об этом домой и сказал, чтобы меня не ждали к ужину… и имел неосторожность объяснить – почему… Ну, вот она больная, с постели… и примчалась с братьями сюда… АЛИНА. – И я ручаюсь своей жизнью, - он ни в чем не виноват! ПОЛКОВНИК. – А мы его пока ни в чем не обвиняем… АЛИНА. – Валерий был потрясен до глубины души, узнав у нас, как вел себя во время войны его отец… и когда он потребовал объяснения от своего отца, то между ними произошел разрыв… и отец выгнал его навсегда из дома… ПОЛКОВНИК. – Вот как… АЛИНА. – Да, да. Валерий очень чистый, честный человек… Вся моя семья может вам это подтвердить… Отец, что ты молчишь? УРАЛОВ. – Товарищ полковник… Я более сорока лет в партии, был делегатом двадцать второго съезда… Один мой сын тоже член партии, два других и дочь – комсомольцы… Валерий действительно в этом доме чужой… АЛИНА. – Ну, неужели вы думаете, что я смогла бы быть невестой нечестного человека?!.. Верьте мне!.. Отдайте его мне! ВАЛЕРИЙ. – Я не пойду к вам! АЛИНА. – Что ты сказал?.. Повтори… что ты сказал? МАКСИМ (сконфуженный и прекрасный). – Ну, пойдем… не сердись!.. ИВАН. – Давай помиримся!.. Игнат тебе свою комнату уступит… ИГНАТ. – Будешь теперь вместе с Алиной ходить в университет… АЛИНА. – А куда ты пойдешь? От меня уйдешь?.. Я ведь еще очень больна… и могу умереть… И тут Валерий не выдержал и сжал ее в своих объятиях, Алина поворачивает сияющее от счастья лицо к полковнику: АЛИНА. – Ну, теперь верите? ПОЛКОВНИК. – Я уже давно поверил… Мне просто хотелось подольше полюбоваться вами… (и лейтенанту у дверей) Пропустить этих товарищей! АЛИНА (бросаясь к полковнику). – Спасибо вам!.. Большое спасибо! ПОЛКОВНИК. – Желаю вам счастья!.. От всей души счастья! …И когда все Ураловы стали проходить в открытые двери, все военные отдавали им честь… И вот тут и пошел медленно занавес. И когда двери за ними закрылись, полковник, сопровождая свои слова жестом, приказал военным: ПОЛКОВНИК. – Ну, а теперь обыскать всех этих с головы до пят! ЗАНАВЕС. |